type="note">[5].
Преподобный Сергий строит кельи
Для своих учеников святой игумен был поваром, пекарем, мельником, дровоколом, портным, плотником, каким угодно трудником. Служил братии, не покладая рук. И став настоятелем, он не чурался хозяйственных работ. Вспоминается эпизод из Жития, когда некий странник, пришедший в монастырь, не мог поверить, что инок, копающий в ветхой сермяге огород, и есть настоятель обители. Сергий, пройдя мимо незнакомца и не дождавшись от него приветствия, сам поклонился ему в ноги. Затем взял гостя за руку и повел за собой на трапезу.
Какой пример смирения, какая школа благонравия для всей братии! Не только словами, но, в первую очередь, делами воспитывал Сергий своих учеников. И одной из главных целей воспитания было умение жертвовать собой ради общего дела.
В те далекие лета нужно было еще поискать на Руси обитель беднее той, что была на Маковце. «Все худостно, все нищетно, все сиротинско…» Случалось, целыми неделями иноки оставались без хлеба. Но все были как-то неподдельно радостны, светлы и приветливы к пришельцам. А значит, любовь и согласие царили и между самими монахами. «Во всех чувствовался скрытый огонь, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту атмосферу труда, мысли и молитвы. Мир видел все это и уходил ободренный и освеженный, подобно тому, как мутная волна, прибивая к прибрежной скале, отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой и прозрачной струей»[6].
Та же мысль звучит в словах еще одного яркого представителя XIX века – святого митрополита Московского Филарета (Дроздова), окончившего в стенах Лавры Духовную семинарию: «Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение; когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба. Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вдохнуть ее воздух, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия… Дайте мне облобызать порог ее сеней, который истерт ногами святых и через который однажды переступили стопы Царицы Небесной…»[7]
Портретной живописи во времена преподобного Сергия на Руси не существовало. Икона, если так можно сказать, – портрет духовный, не передающая в точности изображаемый лик. Предположительно незадолго до кончины Троицкого игумена лик его нарисовал основатель московского Симонова монастыря Феодор, приходившийся племянником преподобному. Возможно, этот рисунок, не дошедший до нас, стал основой шитого изображения Сергия на пелене, наиболее близкому к оригиналу. На нем, как и на иконе преподобного Сергия, написанной, по всей видимости, кем-то из его учеников в XIV–XV столетиях, у Сергия близко посажены глаза, а в лике, как тонко подметил писатель Дмитрий Балашов в своем историческом
