недобро взглянул на тетку: губы сжал в линию, глаза занавесил бровями, на щеках желваки заходили. Но сдержался, не нагрубил.
– Ты, Варвара Петровна, мои траты преувеличиваешь. Лучше бы научила батюшку хозяйничать. Небось, бабка моя тебя всем премудростям обучила, пока он на коне гарцевал в полку.
Варвара Петровна вскинула подбородок:
– Мог бы и сам помочь отцу, не все по конюшням бегать да девок портить.
– Ах! – Катя зажмурилась, порозовела лицом.
Павел хотел ответить, но сдержался, уловив, с каким интересом прислушивается к их разговору «Анна». Взял её под руку, потянул в сторону конюшни.
– Пойдем, Анечка, я тебе кобылку добрую покажу. Понравится, так твоею будет. Помнишь, я обещал, что научу тебя верхом ездить, так мое слово крепкое, – не взглянув более ни разу на спорщицу Варвару, быстрым шагом двинулся к дальней конюшне.
«Анна» поглядела на тетку, которая удрученно осматривала требующие капитального обновления конюшни. Другие хозяйственные постройки: амбары, каретные сараи, скотные дворы и что там еще – тоже требовали хозяйского внимания и заботы, денежных вложений.
Не сговариваясь, женщины отметили, как небрежно сложены мешки с зерном на прогнившем полу хлебного амбара. Оттуда как раз вытаскивали мешки с зерном и грузили на большие телеги. Некоторые из мешков подъели мыши, и зерно струйками текло на землю, где проворные куры и верткие воробьи жадно его склевывали. По двору была рассыпана солома, у конюшен сено сложено кое-как.
Да-а-а, хозяйского глаза нет, подумала «Анна». Управляющий, наверное, лентяй или вор, а Афанасий Петрович не взыскивает с него по своей природной мягкотелости. Павел только о своих удовольствиях помнит. Вот тетка обвинила его, что конезавод за долги ушел. Все тратят, а управлять хозяйством, заботиться о поддержании его на уровне некому. Семья испытывает нужду, а за дело взяться не хотят или не умеют. Конечно, им бы сейчас мое наследство получить, чем с утра до ночи хозяйством заниматься, не знать покоя ни в жару, ни в холод. Получил денежки, и не знай хлопот. Почему все-таки бабка все оставила внучке, а других, по сути, лишила всего? Пора заводить с теткой конкретный разговор. Пусть объяснит ситуацию.
В это время из конюшни показался Павел, который вел на поводе мраморно-белую кобылу. Она была такая изящная, легкая, игривая, что «Анна» в момент влюбилась в нее, как когда-то влюбилась в свою машину, которую они купили с Женькой на второй год после свадьбы. Кобыла и цветом напоминала их «семерку».
Грива и хвост кобылы были чуть темнее, носочки тоже темные и темное пятнышко на лбу.
– Ну, как? – ревниво спросил брат. – Нравится?
– Не то слово, – «Анна» глаз не могла отвести. Потом она протянула руку, чтобы погладить кобылу.
Та тотчас повернула к ней свою прекрасную сухую голову, взглянула серо-жемчужными глазами и потянулась мягкими, теплыми губами, ожидая угощения.
– Ты погляди, признала, – удивился Павел. – Будто знает, что она для тебя куплена.
