style="font-size:15px;"> Блестящая и точная метафоричность авторского языка:
…беззубость сопливых кровель
намекает на март…
В три слова организуется картинка очень живого и достоверного пейзажа, который, во-первых, в своей простуде параллелен автору, во-вторых, зрим, почти плотски осязаем, теряя угрожающую мощь в таянии ледяных клыков, свисающих с крыш, воплощая старческую слабость зимы. Такие предельно энерго- и информационно емкие определения для Жумагулова не редкость.
Как смысловой центр текста выделяется следующая строфа:
…но до дачи – полдня. Пью шестую бутылку пива,
ем, не морщась, лимон, измеряю температуру
батареи, стекла, подоконника, рамы, стула,
пары кресел, дивана, и фото, где ты красива.
Перечисление деталей, ставящее любимую в ряд с диваном и парой кресел, великолепно, но не оно привлекает взгляд. Во-первых, героем подразумевается, что указанные предметы могут иметь температуру, отличную от их нормальной, что они, так же, как он, могут болеть – эта одушевленность окружающего мира определенно является фактором поэтического сознания Ербола Жумагулова. Второе: стремление измерить температуру предметам быта, а не себе, есть следствие уверенности героя в том, что лично-то он в порядке, а болен весь внешний мир, вызывающий в нем лихорадочное отторжение, и болен этот прокаженный мир как раз тем, что препятствует влюбленным быть вместе. Предметы быта в добром здравии так бы себя не вели, не противодействовали единению. Таков второй фактор поэтического сознания автора: косность, неподатливость материального мира любви, с его точки зрения, есть болезнь. Он готов, при полной своей нормальности, декларировать ненормальность, нездоровье всего, его окружающего. А отсюда уже вытекает третье умозаключение для цитированной строфы: убежденность больного в своем здоровье и есть основной признак его болезни. Так возникает мощный художественный эффект расколотого сознания. Это настоящая лихорадка.
Возможно, сумма извлеченного мною из четырех строк значительно превышает объективный минимум, вложенный в эту строфу автором, но меня мало беспокоили бы обвинения в склонности к гиперанализу. Во-первых, это правда. Во-вторых, в разговоре о стихах гиперанализ – единственно правильный подход. Конструкция стихотворения —магическая конструкция, а капризы подсознания порой дают себя знать самым неожиданным образом. Автор может отнекиваться от произведенного эффекта, может утверждать, что определенным порядком расставил слова бездумно, из чистой иронии, для эпатажа, в приступе изобретения словесной головоломки – это все проблемы автора. Гомункулус уже шевелится в перегретом кубе, алхимия слова пошла в ход – и даже при полном внутреннем осознании автором ситуации, он никогда не сможет достоверно предопределить эффект внешний. В конечном итоге, важно не то, что автор хотел сказать – важно то, что сказал. Так, неким потусторонним прозрением,
