и мои родственники. Потом я прочитал «Дяволиаду» Михаила Булгакова и нашел в этой истории точную свою роль. Единственное, что я сейчас хочу, чтобы вы все поняли, что именно происходило со мной в эти последние два года. Как связать две взаимно исключающие роли? С одной стороны я всегда любил великую русскую литературу, много читал, мечтал стать писателем или актёром, а, с другой стороны, стал безжалостным убийцей и жестоким садистом. Да, да – именно садистом. Но почему? – А вот почему. Когда мне было пятнадцать лет я узнал, что неизлечимо болен. Через несколько лет мои суставы окостенеют, но перед этим несколько лет мне предстоит ощущать страшную, непереносимую боль, и потому жизнь моя исчисляется всего несколькими годами. Уже через год после постановки мне этого диагноза я стал явно ощущать эту всё усиливающуюся боль, и потому вынужден был глотать наркотики, чтобы заглушать её хотя бы на краткое время. Я думал: за что, за какие прегрешения мне назначена эта боль? Скоро я умру, а маленькие и большие негодяи будут радостно смеяться, жрать водку и трахать всех девок подряд. Где же справедливость? И тогда я решил: нет! И вы тоже будете мучиться, потому что это я буду вас мучить, и именно это будет самым лёгким и правильным способом унять мою боль…
Впрочем, последнее слово взял ещё барыга из Барнаула, который подвигнул их на зверское убийство шофёра из-за белой «Волги». Он брызгал слюной и визжал, что сам он здесь совершенно не причём. Он просто попросил их достать белую машину для заказчика, а не убивать кого-либо. Злодеев этих он не знает и знать не желает. В жизни мухи не обидел. Судья и прокурор в течение этой речи брезгливо морщились, и лишь на лицах адвокатов застыла непроницаемая профессиональная маска равнодушия. Такая у них работа.
Он говорил еще долго, но потом начал повторяться, и речь его под конец стала почти бессвязной, но закон таков, что последнее слово подсудимого прерывать нельзя. Потом было ещё много скучных речей и процедур и, наконец объявили приговор. Котенёву с Комиссаровым дали высшую меру наказания, что означало пожизненное заключение, поскольку в России был введён мораторий на смертную казнь. Димону дали пятнадцать лет, остальным девять, восемь, пять лет, а самый малый срок – полтора года получил Виталий, который болел чахоткой в последней стадии и непрерывно харкал кровью в платок. Видно было, что эти полтора года он не протянет вовсе. Даже в тюремном лазарете.
После процесса прокурор беседовал со мной. Он сказал мне:
– Ваше исковое заявление о возмещении материального ущерба признано законным, Вам будет выдано соответствующее постановление суда. Проблема, однако в том, что в Законе не прописано чётко, как, в какие сроки и из каких средств следует Вам выплатить причинённый ущерб. Государство наше теперь совсем нищее, даже зарплаты нечем платить. Всё награбленное они пустили по ветру или припрятали. Теперь они в тюрьме будут работать, и из заработанных ими денег ущерб будет равномерно выплачиваться всем потерпевшим, кто подал соответствующим образом оформленное исковое заявление. Поэтому
