были мертвы. Блять, ненавижу мёртвых.
Но тут, наконец, в мою голову пришло, что надо посмотреть назад. Там сидела она. Маленькая, как показалось мне тогда. Маленькая, миленькая в розовом платье. Оно было грязное, у неё было побиты колени, локти. Она смотрела куда-то сквозь меня. Этот отсутствующий взгляд. Взгляд умершего. Хватит, ХВАТИТ…
Я дал ей пощёчину, вытащил из машины и потащил за собой. Не помню, сколько мы шли. Помню только один момент. Переломный момент, когда её рука перестала быть безвольной деревяшкой и ожила. Она пыталась высвободиться. А потом в голос зарыдала. Тогда-то я понял, осознал, что она ожила. Я отпустил её руку. Она опустилась на побитые колени и начала реветь.
Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем девчонка попыталась встать и бежать. Причём сделала она это так прытко, что мне пришлось гнаться за ней ещё какое-то время. Когда же я её догнал и повалил, она закричала, словно я её режу.
– ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!!! ПУСТИ, ПУСТИ!! – начала царапаться и даже, извернувшись, укусила меня.
Я укусил её в ответ. Не смог сдержать улыбку. Тоже начал в ответ царапаться. Когда она поняла, что меня этим не проймешь, перестала шевелиться. Словно я какой-то насильник, ей богу.
Я насильно поднял её на ноги, и мы продолжили идти. Через какое-то время она что-то начала бубнить себе под нос.
– Чё ты бубнишь?
На что она ответила опять непонятным шёпотом.
– Чего?
На что девчушка повторила шепотом: «Что с Мамой и Папой?»
Я продолжал идти по наитию. Ну что мне ей сказать? Как в каком-нибудь крутом фильме главный герой циничным и небрежным голосом сказать, что их больше нет? Или начать плести херню про то, что они сейчас в лучшем мире? А может, в противовес аистам, их утянули под землю кроты?
– Пошли, нам ещё долго идти, – сказал я беззлобно, просто и серо.
Так мы и пошли, два дитя одного мира, полного несчастий.
Не помню, сколько мы шли. Просто шли.
Затем она начала уставать. Я взял её к себе на спину. Солнце палило нещадно. Мир давил пустотой. Это как если идёшь по пустыне – места много, но его настолько много, что само понимание, сколько тебе нужно пройти, давит на тебя чуть ли не сильнее, чем слон. И на загривке ещё сидит маленькая девочка, которая с каждым шагом становиться на полграмма ближе к весу слона.
А может, это не правильно, что не дал ей увидеть мёртвых родителей? А? Кто может дать на это ответ? Может, образ мертвых близких позволил сражаться с этой жизнью и побеждать?
Не факт. Есть и такие, которые после этого ложатся на пол, как будто ждут своего часа и не шевелятся.
Всё очень непросто… почему-то на ум приходит понятие, что движение есть жизнь, но многие забывают, что движение – это не сама жизнь, это её проявление, а проявление – не что иное, как растрата. А растрата – это приближение к смерти. Не согласны? Да и судорога с вами.
А потом я упал.
