Сколько бы это могло продолжаться, неизвестно, но однажды вернулась Валя из райцентра сама не своя, в слезах. Муж к ней:
– Что такое?
Она всхлипнула и разрыдалась.
– Валечка, что случилось? Да говори же!
– Это все Нинка, тварь поганая! – сдавленно кричит Валя и кулаками машет. – Зашла я в продовольственный, там масло сливочное как раз выбросили. Очередь заняла, стою. И тут подходит эта сука и… – Она всхлипывает и закрывает рот рукой.
– Что? – Роман сдвигает брови и сам вот-вот заплачет – не может он видеть слезы жены. Так всегда было – стоило ей заплакать, и его буквально парализовало, а сердце разрывалось на части от любви и жалости.
– Что-что! Подошла и стала за мной. И надо же, чтобы масло на мне закончилось! – Валентина скрипнула зубами. – Взяла я последний кусок, расплатилась, иду к дверям… А она как подскочит и мне в лицо… – Валя умолкает, ее губы дрожат.
– Что? Что в лицо?! – Рома сжимает кулаки.
– «Чтоб тебя рак съел», кричит! Будь она проклята! Чтоб ее саму рак съел!
– Вот скотина! – Рома скрипит зубами – он-то не знает, что супруга сказала не все: вместе с Нинкой в магазине был Федор, и он за Валю не заступился, вот это и обидело ее больше всего. – Не бери в голову. – Рома гладит жену по плечу.
Так или иначе, но Валя продолжала встречаться с любовником, а зимой простудилась и попала в больницу с воспалением легких. Рентген показал, что в легких затемнение. Сделали пункцию, а там – раковые клетки. Назначили химиотерапию. Рома во время процедур держал жену за руку. Валентина пошла на поправку, и ее будто подменили: стала добрая, тихая, на работе больше не задерживалась, из дома внезапно не исчезала (мол, к соседке на пару минут, а самой час нету). Казалось, коварная болезнь отступила. Но на то она и коварная – не дожив двух недель до тридцати четырех лет, Валя умерла: подоила корову, вышла из хлева, ойкнула, ведро уронила, упала лицом в молочную лужицу, и лужица эта окрасилась кровью, вытекающей из ее рта. Смерть была мгновенной.
Из Сергиенок на похоронах никого не было. И вдруг на сороковой день Валиной смерти полыхнул Нинкин дом, а Сергиенки в это время на берегу моря отдыхали. Пожарные приехали, когда сельчане уже сами огонь потушили. Одни говорили, что это Роман отомстил за смерть жены, другие утверждали, что не за смерть, а за любовь с Федькой. Шептались, что это кара Божья за то, что оговорили невиновного в тридцать восьмом, но экспертиза показала, что во всем была виновата Нинкина жадность: она не захотела выключать загруженный до отказа морозильник – да и кто ж выключит? Проводку замкнуло, и пыхнуло. В итоге килограмм мяса стоил Сергиенкам, ну, не как килограмм золота, но уж точно как килограмм серебра. Однако им не привыкать: за два года до пожара Нинка потащила Федора за двести километров, чтобы недорого купить картошку для рассады. «Жигули» загрузили так, чтобы проданными излишками вернуть расходы на дорогу.
