хотя между этими последними были и такие, которые предназначались занимать впоследствии места учителей. Наконец, наш век казался мне не менее процветающим и не менее плодовитым на замечательные умы, как и любой из предыдущих веков. Все эти соображения не давали мне право судить по самому себе и обо всех других людях и вынудили прийти к такому заключению, что нет ни одной науки на свете, которая была бы в самом деле наукой, как мне прежде этим напрасно забивали голову.
Я не переставал, однако ж, придавать известное значение школьным упражнениям; я знал, что языки, которым обучают в школах, необходимы для понимания древних книг, что остроумие басен пробуждает деятельность ума, что историческое повествование о замечательных деяниях возвышает ум и помогает развитию рассудка (если только это повествование изучать с рассуждением), что вообще чтение всяких хороших книг есть как бы беседа с лучшими людьми прошедших веков, и притом – беседа особенно полезная, так как эти лучшие люди сообщают нам только лучшие свои мысли. Я знал, что в красноречии есть сила и красота несравненная, что поэзия богата тонкостями и прелестями восхитительными, что математическим наукам принадлежат самые хитрые изобретения, служащие как для удовлетворения любопытства, так для развития всех искусств и для уменьшения физического труда людей. Я знал, что богословие открывает путь к спасению души, что философия сообщает искусство говорить правдоподобно обо всем и приводить в удивление малознающих, что юриспруденция, медицина и другие науки приносят почести и богатства тем, которые их изучают, и, наконец, я находил полезным для человека знакомиться со всеми науками, даже основанными на суеверии и вполне ложными, – хотя бы с целью определения их истинного значения и избежания возникающих от таких наук заблуждений.
Но я находил вместе с тем, что достаточно уже употребил времени на изучение языков и даже на чтение древних книг, древней истории и басен; потому что беседовать с древними то же самое, что и путешествовать. О путешествиях же скажу: полезно иметь понятие об обычаях различных народов, чтобы судить здраво об обычаях своей родины и чтобы не находить всего того смешным или глупым, что не согласно с нашими привычками, как думают люди, ничего не видавшие на свете, кроме своего муравейника; но когда слишком долго путешествуют, то становятся, наконец, чужеземцами в своем собственном отечестве. Так точно, когда слишком увлекаются изучением жизни прошедших веков, то обыкновенно остаются в великом неведении относительно того, что совершается в настоящем. Кроме того, басни заставляют нас признавать возможным многое положительно невозможное[4], и о самых правдивых историях можно заметить, что если в них факты не изменяются и не преувеличиваются для того, чтобы возвысить важность рассказа в глазах читателя, то непременно уже самые достойные презрения и незначительные факты опускаются, вследствие чего все остальное представляется нам не таковым, каковым оно было на самом деле. Люди, которые принимают подобные
В латинском переводе – «и таким образом побуждают нас к предприятиям свыше наших сил или к надеждам выше нашего положения» (
