в обрез лишь на то, чтобы быстро одеться, добежать до остановки общественного транспорта и доехать до факультета. Как раз по программе-минимум Заозёрского.
Кто-то из моих друзей любил рассказывать такой анекдот. В комнате общежития звенит будильник. Студенты неохотно просыпаются и спросонья решают бросить монетку. Если выпадет «орёл» – то они пойдут на вторую пару, если «решка» – то на третью, а если монета встанет на ребро – то, так и быть, на первую.
Обмен соседями
Витёк Липов очень любил рок-музыку. Осенью он привёз из дома магнитофон «Электроника-302» и несколько кассет с любимыми записями. «ZZ Top», «Ария», «Чёрный кофе» звучали в комнате ежедневно. Особенно Липову нравились записи с какого-то рок-фестиваля, посвященного юбилею Моцарта. Заводное «Amadeus, Amadeus … oh, oh-oh Amadeus» из песни Фалько «Rock Me Amadeus» ежедневно и многократно гремело на всю комнату.
Сашка же, с его бескомпромиссными комсомольскими взглядами, относился к этой музыке весьма настороженно. И вообще, судя по всему, Витёк Заозёрскому совершенно не нравился. Поэтому через некоторое время в Сашкиной голове оформился радикальный план, как относительно безболезненно избавиться от разонравившегося соседа.
Как-то вечером Заозёрский предложил нам познакомиться с ребятами из 110-й комнаты – такими же первокурсниками. Мы сходили к ним в гости, попили чайку. Потом проболтали весь вечер на отвлечённые темы. А чуть позже интриган Заозёрский в тайне ото всех договорился с новыми знакомыми о том, чтобы поменять Витька на Валерку Сидорова.
В один из дней я вернулся с занятий и неожиданно увидел, что у меня теперь новый сосед по комнате. На бывшей Витьковой кровати сидел долговязый Валерка и учил французский. Это было очень неожиданно! Заозёрский всё провернул быстро и тихо. По большому счёту, всем было всё равно, поскольку никто ещё не успел сдружиться по-настоящему. Но какой-то неприятный осадок остался, особенно у Витька Липова. Мне показалось, что он обиделся на нас вообще и на Сашку в частности. Но его природная жизнерадостность очень быстро взяла своё, и обида эта вскоре забылась. Тем более, что с новыми соседями Липову было гораздо веселее.
В 110-й комнате обитал Женька Вадрин. В один из осенних дней первого семестра он рассказал нам, как можно развлечься, а заодно и перекусить нахаляву.
Следовало вбежать в комнату своих знакомых, желательно – не слишком близких, а потом громко крикнуть: «Играем в саранчу!». После этого предполагалось открыть встроенный шкаф у входных дверей, где обычно все студенты держали какие-то продукты, печенье к чаю, сахар и тому подобные маленькие радости жизни, и немедленно запихивать себе в рот всё, что только могло там поместиться.
Женька был человеком бесцеремонным, поэтому мы легко допускали, что именно так он и поступал на самом деле. Вскоре в нашей 104-й комнате Вадрин однозначно идентифицировался по прозвищу «Женька-саранча». Иногда кто-нибудь из нас даже в шутку кричал: «Народ! Внимание! Тревога! Срочно запираем дверь! Женька-саранча
