и что в ней присутствует «романтическая сила молодости»[483]. В другом письме он рассказывает, что ему особенно нравится в «Клавиго»: к его огромному удовольствию, ему удалось создать неоднозначный характер, изобразить «неопределенного, наполовину великого, наполовину ничтожного человека»[484] – персонажа, подобного Вейслингену в «Гёце», которому не хватает душевной силы и стойкости для настоящей любви. Клавиго непостоянен, талантлив, искрометен. Он ловелас и острослов, его ждет судьба циничного царедворца, однако смерть возлюбленной возвращает его к самому себе. Эта камерная драма о неверном любовнике, который в финале понимает, что совершил роковую ошибку, возвращается к невесте, но погибает от кинжала ее оскорбленного брата, не встретила отклика у публики, зато вызвала настоящий восторг у Анны Сибиллы, и обоим «супругам» казалось, «что сей духовный плод еще теснее скрепил и упрочил наш союз»[485].
Отец, как уже говорилось выше, благосклонно относился к этой связи, считая Анну Сибиллу вполне подходящей партией.
Он с нетерпением ждал того момента, когда наконец улягутся «суматошные страсти» вокруг его сына. Необузданная гениальность, нескончаемый поток друзей и знакомых, постоянные сборища с целью «веселого времяпрепровождения», щедрость и «страсть к поручительству»[486] – Гёте одалживал деньги некоторым своим друзьям, в частности, Ленцу, Клингеру и Вагнеру, – все это обременяло бюджет семьи, тем более что адвокатская практика Гёте, равно как и его литературные занятия не приносили ощутимого дохода.
Родителям Гёте ничего не оставалось, как только проявлять терпение. Отношения с Анной Сибиллой Мюнх не переросли ни во что серьезное, так называемая необузданная гениальность не прекращалась, а даже наоборот – усиливалась, по мере того как ширилась слава молодого автора. Не иссякал и поток гостей. Среди них оказался человек, которому суждено было сыграть важную роль в жизни Гёте.
23 июня 1774 года Иоганн Каспар Лафатер по пути из Цюриха в курортный город Эмс остановился во Франкфурте и на неделю задержался у Гёте. Лафатер, занимавший должность пастора в Цюрихе, был на восемь лет старше Гёте и к тому времени уже довольно знаменит. Его имя было известно далеко за пределами богословских кругов, и повсюду он пользовался уважением. Он, несомненно, обладал даром проповеди и убеждения и сам называл себя «ловцом человеческих душ». Постоянно путешествуя, он повсюду завязывал новые знакомства. Как никто другой он умел привлекать людей к своим проектам – сборникам, литературным сериям, выпуску назидательных брошюр. Он был тем, кого сегодня называют «сетевиком». Люди тянулись к нему, и даже ходили слухи, будто он обладает целительной силой. Говорил он тихо и проникновенно, излучая доброжелательность. Знакомые охотно сопровождали его в поездках и принимали у себя, когда он делал остановки в пути. О его приезде сообщалось в газетах. Написали газеты и о том, что Лафатер нанес
WA IV, 2, 187 (21.8.1774).
WA IV, 2, 171 (1.6.1774).
СС, 3, 561.
Там же.
