восхищенно рассмеялся. Ему показалось, что майор в сегодняшних сентенциях перещеголял сам себя.
– Так вот я и говорю, что, если глубоко копнуть, проблема в том, что выживший на войне человек попадает в совершенно иное пространство, в буквальном смысле в другой мир, в котором его встречают новые культурные символы и смыслы, а также новые знаки отличия, разумеется. В этом другом мире ему очень трудно адаптироваться. И тогда о чем он спрашивает?
– О чем? – снова подыграл Шадрин.
Менещихин стукнул кулаком по столешнице, так что подпрыгнула и зазвенела посуда.
– Я за что, мать вашу, воевал! За то, чтобы ни хрена теперь не понимать?! Но в том-то и трагедия, что солдат возвращается всегда не с той войны, на которую уходил, – охрипшим от волнения голосом изрек Менещихин. – И мобилизует его не товарищ военком, а театр «Ленком». Э-хе-хе, знал бы ты, что несли деятели культуры в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году, чтобы войны русскому человеку было никак не избежать, – печально, по-ремарковски, подытожил он.
Майор затушил сигарету и тут же полез за второй. Шадрин заметил, что у него, как от зимнего морозца, предательски порозовели щеки.
– А теперь подумай сам. Все, о чем я до сих пор рассказывал, – это было раньше. Войны начинались и заканчивались, наступало мирное время. Но сегодня, в эпоху постправды, мы живем в условиях непрекращающейся войны, то есть перманентного кризиса культуры, если, опять же, называть вещи своими именами.
Шадрин понимающе кивнул.
– Если раньше воевали реальные гибеллины с гвельфами, то теперь виртуальные гоблины с эльфами. Для такой войны летательных дронов и роботизированных танков не требуется. Чьи-то смерти нужны не более чем информационный повод, вызывающий необходимое возмущение или сочувствие, для того, чтобы вместе с эмоциями у людей открывался соответствующий денежный канал, через который они будут готовы неограниченно платить эмо-поставщикам и эмо-дилерам. К виртуальной войне и виртуальной валюте до сих пор не могут привыкнуть только арабы и братья славяне. – Менещихин едва заметно выругался в свои сапоги. – Кризис телесности пришел откуда не ждали. Но не в этом главное.
Он торопливо затянулся пару раз и стал дальше говорить нечто понятное только ему одному, да и то, похоже, не до конца.
– Главное, что катастрофическая милитаристская де-конструкция культурных смыслов возможна только при условии их наличия. А когда все смыслы не только давно уже деконструированы, но девальвированы и дезавуированы многократно, остается уповать на то, что культура, как язва желудка, пожрет самое себя и переродится в некую посткультурную реальность с пока еще неясными онтологическими свойствами.
Менещихин стал сквозь напущенный сигаретный дым пророчески вглядываться в будущее, позабыв о Шадрине. Тот напомнил о себе легким покашливанием.
– Товарищ майор, а что такое постправда?
Менещихин
