навстречу, держа пистолет у виска мальчика. Как по мановению волшебной палочки, отовсюду высыпались его партизаны.
– Ну здравствуй, Тоня. Говорил я тебе, что моя возьмет, и я тебе еще пригожусь, а ты не верила…
– Отпусти мальчика, – решительно заговорила Антонина. Она, хоть и была в меньшинстве, ни его, ни его людей не боялась.
– Отпущу, а ты пойдем со мной.
– Еще чего!
– Здесь я условия ставлю, а не ты. Время твое и твоего ухажера прошло… Не захотела тогда дать мне, так уж я теперь отыграюсь за все. Такое тебе покажу, ух!
Его бойцы захохотали, а Тоня, воспользовавшись отвлечением их внимания, бросила взгляд в окно – было видно, как из ближайшего подлеска выходили люди Каминского.
– Мальчика, говорю, отпусти. Тогда пойду с тобой.
– А куда его?
– Отдай его Брониславу.
Сабуров поразмыслил и согласился. Видя в окно приближение отряда и не желая столкновения, он вышел во двор, держа мальчика на прицеле. Вскоре во главе своего отряда показался Каминский.
– Стой, где стоишь! – крикнул ему Сабуров, тряся за плечи плачущего Васю. Тоне он велел остаться внутри.
– Что тебе надо?! – спросил Бронислав, тщетно ища глазами возлюбленную.
– Ты же за ним пришел, верно?
– Верно.
– Так вот. Я отдам его тебе, а ты мне отдай Антонину…
– Не получишь ты ее!
– Не торопись! Она в доме. Там полно моих людей. В лучшем случае дождемся наших, в худшем и ее, и пацана с собой заберем. Так как?
Каминский задумался. В этот момент из окна показалось лицо Антонины. Она кивнула ему. Тот опустил голову – условия Сабурова пришлось принимать. В эту минуту в небе что– то засвистело.
Всеобщее внимание оказалось приковано к облакам, которые со свистом разрезали советские самолеты. Минута – и одна, вторая, третья бомба с грохотом стали падать на землю, разрываясь и вздымая в воздух огромные грязно– огненные столбы пыли. Сабуров упал, оглушенной ближним разрядом, и в этот момент мальчик кинулся к Брониславу. Тот звал возлюбленную, но она не видела и не слышала его, отделенная от своего отряда клубами дыма и огня. Она только кричала: «Беги, беги!».
Самолеты тяжелой вереницей, казалось, опускались все ниже и ниже. Тоня все не отзывалась – на самом деле ее оглушило после очередного взрыва, и она лежала в охваченном огнем детском доме, ставшем вмиг ловушкой для десятков детей, на самом пороге, у которого встретил ее сегодня такой же бездыханный Сабуров. Каминский решил уходить – судьба мальчика беспокоила его больше, и это, с точки зрения законов военного времени, было правильно. Мертвых уже не спасешь. Мертвым не больно.
Тогда он не мог предугадать, что на пятый день отступления погибнет в бою с советскими войсками, а мальчика солдаты сдадут уже в другой детский
