на спальное место для ребенка, расположенное в самом сердце комнаты. – Пол ребенка ведь еще неизвестен.
– Бортики оборудованы пластиковыми накладками, – добавляет отец, выходя в центр, и не остаются незаметными его влажные щеки, – чтобы наш малыш не испортил зубки, когда подрастет.
«Наш малыш», – говорит он, тут уж мне самой не удержаться от слез.
Агнес обнимает меня. Плача, я успеваю рассмотреть голубой пеленальный столик с вместительными отсеками для всего необходимого. Несколько в тон ему шкафов стоят у стены напротив окна. А рядом – маленький белый комод, на котором вертится лампа-аквариум. Она светится то синими огоньками, то красными, то зелеными. Кресло-качалка, в котором любая мать захотела бы убаюкивать свою кроху, можно наблюдать у окна, занавешенного бежевыми шторами в цветочек.
– Это твой дом, – мама ласково треплет меня по щеке, и, поддавшись эмоциям, я закрываю глаза, прильнув к ее руке.
Так она со мной никогда не поступала. Я не помню сюрпризов в свою честь. Самое лучшее доставалось Агнес, или было общим. Я не помню тесных объятий и слов поддержки. Упреки и укоры – все, чем мне приходилось довольствоваться. Поэтому я нашла себе другую семью – на улице с сумасшедшими байкерами, гонщиками и заядлыми пьяницами. Они, в свою очередь, никогда не забывали спросить, как у меня дела и ела ли я что-нибудь сегодня.
Я вижу лицо матери, когда она начинает извиняться и плакать.
– Мы все осознали, – дрожащий голос полон отчаяния и скорби. – Мы были не правы. И не только сейчас, в ситуации с твоей незапланированной беременностью, а вообще – мы всегда были не правы.
Отец обнимает Агнес сзади за плечи, и она, не выдержав прилива чувств, ударяется в слезы. Трема пальцами, касаясь руки, сестра смотрит то на меня, то на мать.
– Это было так очевидно с самого начала, – приглушенно выдавливает папа. – То, что вы – самое важное в нашей жизни, и нам просто нужно было вас любить и все. Больше ничего не требовалось. Любить и считаться с вашим мнением.
Мама разворачивает меня полностью к себе.
– Мы тобой гордимся, чтобы ты там ни думала. Да, я никогда не была хорошей матерью, стоит это, наконец, признать, я не умела показывать свою любовь. И я благодарна этому ребенку, – она касается ладонью моего живота, и я вздрагиваю, – ведь если бы не он, мы бы с папой так и не поняли, что нет ничего важнее детей.
Отец от Агнес переходит с объятиями ко мне. Я тону в его колючем свитере и запахе травы, исходящем от него. Запах моего детства. В те редкие моменты, когда папа нас обнимал.
– Больше ты не снимаешь квартиру, – решительно заявляет мать, когда с родительскими ласками покончено, но мы все еще вытираем слезы. – Ты будешь жить здесь, Саманта. Это твой дом, – второй раз за вечер повторяет она. – Я буду до конца своих дней ненавидеть себя, что выгнала тебя отсюда. Обещаю тебе, – мама проводит по моему лицу пальцами, – я изменюсь. Я стану хорошей бабушкой своему внуку. У него нет
