и те рати с воеводами московскими, с князем Данилою Щенятевым да с боярином Григорием Морозовым, чаю, уж под Хлыновым ноне либо по пути близко.
Ужас и отчаяние выразились на лице старика. Он весь задрожал и, вероятно, упал бы, если бы его не поддержал подоспевший вовремя Аристотель Фиоравенти.
– Боже мой, Боже мой! Вскую оставил Еси нас…[30]
XI. Хлынов обложен
Действительно, рати всех поименованных в предыдущей главе областей быстро двигались к Хлынову.
Пощады Хлынову ждать было теперь невозможно. Все эти тверичи, вологжане, устюжане, двиняне, каргопольцы, белозерцы, сысольцы, все – давно питали злобу против Хлынова за его многолетние ушкуйнические набеги на эти области и разорения.
Утром 16 августа с колокольни Воздвиженья раздался страшный «сполох», такой страшный, какого еще никогда не слыхали хлыновцы. Думали, что весь город разом объят пламенем.
В ужасе все высыпали на городские стены… Глазам представилось страшное зрелище!.. «Аки борове, – говорит летописец, – точно живые бори, точно темные леса двигались к городу несметные рати».
– Родимые! Отцы и братия! Конец Хлынову-городу! – кричал с колокольни звонарь, который первым увидел страшное зрелище и забил «сполох».
И воеводы стояли на стене, бледные, растерянные…
Среди них показалась с растрепанными седыми волосами страшная старуха и махала в воздухе привязанным к длинному шесту мертвым вороном…
– На них каркай мертвым карканьем, на них, на их головы, – хрипло, задыхаясь, кричала она.
Потом, распуская по ветру седые космы, вопила:
– Сколько волос на мне ноне и сколько смолоду было их, столько я, простоволосая, смертей напущаю на них! Все жабы, и нетопыри, и совы, все гады ползучие, все звери прыскучие, все утопленники, все удавленники, все опойцы, все мертвецы, што зарыты в сыру землю без креста и савану, без попа и ладану, все на них идите, трясавицы и люту смерть несите!
Это беснованье ужасом поразило хлыновцев.
– Звони на вече! – кричал Оникиев. – На вече, православные!
Все повалили к земской избе. Впереди шагал Микита-кузнец, держа на вилах сухой костяк кобыльей головы…
– Кобылья голова! Ночесь тута была, ночью, что придет, в стан московской скачи, смерть проклятым мечи! – орал он свои бессмысленные заклинания.
На вече воевода Оникиев, встав на возвышение и поклонившись, сказал:
– Отцы и братие, почестные вечники! Сдавать ли город без бою да бить ли челом князю-супостату али биться мертвым боем?
Медлить было некогда, время не ждало, и вопросы бросались в толпу короткие, как бросается камень в воду.
– Биться мертвым боем до исхода души! – кричали одни.
– «Посулами» и «поминками» дьяволов уломать! – говорили другие.
– Биться!.. Не пущать на вороп идолов!
– Воду кипятить!
Измененная цитата последних слов Иисуса Христа перед смертью: «Боже мой! Вскую мя Еси оставил!» – «Боже мой! Для чего ты меня оставил?» (Евангелие от Матфея. Гл. 27.46).
