мама, «Златый бисер»: «Понеже некия планиды или звезды суть студени естеством, а некия волглы естеством, то те самыя естества приемлет человек от звезд: который человек студенаго и сухаго естества есть, той молчати любит и не скоро верит тому, что слышит, дондеже испытно уразумеет. А который человек студенаго и волглаго естества, той, что ежели слышит, вскоре высказывает и много глаголет…» А я какого естества, мама? – вдруг спросил он.
– Ты, чаю, сынок, естества студеного и волглого, понеже, что ни услышишь, все выкладываешь и сам с собою болтаешь, а с игрушками у тебя таковы разговоры, что на-поди! – рассмеялась София Фоминишна.
– Правда, правда, матушка княгинюшка, – рассмеялась мамка. – Уж такой-то говоруха княжич! И во сне не молчит, все-то бормочет.
– Полно-ка тебе врать, мамка, – протестовал князек. – Вот ты так без перестани сама с собой бормочешь… А ты слушай дале: «А который человек горячаго и сухаго естества, той есть дерз руками и храбр и имат желание на многия жены и зело непостоянен в любви»…
– О-ох! – вздохнула мамка и тихонько, как бы про себя, прошептала: – Есть, есть таки кобели… А сказано: черного кобеля не вымоешь добела.
Софья Фоминишна, ввиду щекотливых вопросов, затронутых «Златым бисером», свела разговор на другую почву:
– А ты, Васенька, катался ноне на Арапчике, что подарил тебе Махмет-Амин-хан?
– Катался, мама, до самово Успенского собору доезжал, и там меня видел немчин Аристотель: молодец, говорит, княжич, – весело отвечал мальчик.
Но его на этот раз больше занимал «Златый бисер», и он снова начал читать:
– «Сего ради писание поведает: еже планида Марс или рещи Арис горячаго и сухого естества, то которая жена родится под тою планидою, и тая жена бывает дерзка языком и имать желание на многие мужи…»
Вдруг какая-то счастливая мысль осенила маленького чтеца…
– Ты сказывала, мама, что я родился в месяце марте, на Благовещение?.. Так? – спросил он.
– Так, дитятко.
– Под планидою Марс?
– Так, так.
– Того ради я дерз языком и имам желание на многие жены?
– Ох, чтой-то ты такое непутевое мелешь! – накинулась на своего вскормленника старая мамка.
А Софья Фоминишна только рукой махнула и взяла у мальчика «Златый бисер», опасаясь дальнейшего чтения.
В это время на пороге показалась постельница княгини…
– Ты чего, Варварушка?
– Тальянский немчин «арихтыхтан» пришел, – отвечала постельница. – Да с ним тот старичок, что Успенский собор каменьем да лесом снабживал… Лазарь Копытов. Пустить их укажешь, матушка?
– Ах, и Елизар… Пусти, пусти!
X. Поздно!
В терем вошли Фиоравенти и Копытов, по обычаю истово, земно кланяясь. Последний, однако, сначала перекрестился на иконы…
– Мир дому сему и обитающим в нем, – сказал он.
– Buona sera[27],
– Добрый вечер (
