княгиня, как однажды, в Венеции, пристал один генуэзский корабль, и на нем оказалось несколько молоденьких полонянок, и когда она спросила, откуда они, ей сказали, что они с Украины, дочери украинских казаков, уведенные в Крым татарами и проданные в городе Кафе генуэзцам в неволю… Как она плакала, глядя на них… А вскоре и ее увезли на таком же корабле, словно полонянку, в эту далекую, чужую сторону. Чайки, казалось, плакали, провожая ее, а дельфины, выныривая из моря, шумно провожали ее…
Она сжала руки так сильно, что пальцы хрустнули, и отошла от окна.
– О!.. – тихо простонала она.
– Ты что говоришь, мама? – спросил княжич.
– Это я, сынок, вспомнила свою молодость…
Да, она вспомнила свое девичество… Того – кто остался там, далеко-далеко… Оставался – когда ее увозили в Московию! Жив ли он? Вспоминает ли – он?..
В это время, грузно ступая твердыми ногами, обутыми в мягкий желтый сафьян, в покои княгини вошел Иван Васильевич.
– Что, Софья, бавит тебя наш Васюта? – улыбнулся он, постояв некоторое время в стороне, никем не замеченный: слушал, что говорил его сын:
– Помнишь, мама, как бате полюбилось, когда калики перехожие сказывали про Илью Муромца:
Не тычинушка в чистом поле шатается —
На добром коне несется-подвигается
Матерой, удалый добрый молодец,
Старый Илья Муромец да сын Иванович,
Ищет – не отыщет супротивника…
– Память у тебя, сынок, истинно княжеская, – одобрил он. – Хорошо, пригодится тебе – наследнику власти великого князя – такая память… – И, обращаясь уже к княгине, сказал: – Совет я держал сейчас с князем Холмским… Приспе час посылать рати ускромнять Хлынов.
– Ах, батя, почто ты на Хлынов сердитуешь? – прижался княжич к коленям отца. – Там такие калики перехожи…
– Постой, сынок, я и калик тебе добуду… Так вот. Кто поведет мои рати на супротивников, не вем. Указал я митрополиту Геронтию послать увещевательныя грамоты к хлыновцам и ко всей вятской земле. Так – согрубили мне, моя отчина, хлыновцы, не добили мне челом за вины свои. Жалобы мне от устюжан и вологжан и двинян на них. Приспе час! Но кого послать!
– А Холмскаго князя Данилу… – отвечала княгиня. – Он и новгородцев ускромнил на Шелони, и крымцев отразил, и Казань добыл.
– Да добыча-то его в Казани не прочна: ноне царь тамошний с хлыновцами снюхался… Да и стар стал князь Данило, немощен. А путина-то до Хлынова немалая: не разнедужился бы он, Данило Дмитрии, дело немолодое…
– Князя Щенятева разве? – развела руками княгиня. – Он не стар и доблестен, кажись.
– Уж я и сам не ведаю, либо Щеню, а либо боярина Шестака-Кутузова, – тоже развел руками князь. – Попытать разве совету у Царицы Небесной?
– А как же ты попытаешь? – спросила княгиня.
– Жеребьевкой. Вырежем два жеребка из бумаги, напишем на одном: князь Данило Щеня, на другом: боярин Шестак-Кутузов. Скатаем оба
