они в белых строгих кабинетах, среди приборов и циферблатов… Стояли на рентгене, лежали на электрокардиограмме.
Крутили педали велосипеда, поднятого над полом, – это проверялась работа сердца под нагрузкой…
Вечерами смотрели телевизор… Играли в домино, в шахматы, читали… А утром опять разбредались по кабинетам.
…И вот пришел последний день. Андрей Васильевич стоял в кабинете главврача и спрашивал с улыбкой:
– Ну как, товарищ профессор, не пора еще подковы сдирать?
– То есть? – не понял профессор.
– А это когда коняга старый отработает свое, пора на живодерку, так с него подковы сдирают, чтобы не пропадало добро.
– А-а… Нет, до этого дело не дошло… Летайте.
– А велосипед?
– Велосипед вы крутили так себе. Хуже, чем в прошлый раз.
– Так я ж не велосипедист, – улыбнулся Тимченко. – Я летчик.
Он вышел в коридор и увидел своего второго пилота – расстроенного и бледного. С лица Андрея Васильевича сползла улыбка.
– Что такое?
– Списали… Отлетался… Андрей Васильевич, что же это получается? Я ж тебя моложе на восемь лет!
Бессознательный эгоизм этих слов не обидел Тимченко. Он прекрасно понимал, что творится сейчас в душе второго.
– Миша, ну что тебе сказать? Это как у Пушкина: «Сегодня ты, а завтра я». – Он говорил, а сам чувствовал, как неубедительно звучат его утешения. – И потом, на земле тоже работа. Все равно ты в авиации. Найдут тебе должность, и вообще… А, вались оно все! Пойдем выпьем.
Снова «Ту-154» летел в Африку. В кабине шел спокойный веселый разговор.
– Мой Вовка, – рассказывал штурман, – в сочинении написал: «Бывали в моей жизни невзгоды, но бывали и взгоды…»
– Как-как? – не понял Тимченко.
– Взгоды, – повторил штурман. А Игорь Скворцов похвалил:
– Логично! Раз есть невзгоды, должны быть и взгоды. Словотворец… Сколько ему поставили?
Второй пилот – он был новенький и в обсуждении Вовкиных дел участия не принимал – спросил у командира:
– Андрей Васильевич, а кому вы самовар везете?
– У нас там кореш появился, – объяснил штурман. – Не какой-нибудь, а министр авиации!
– Хороший мужик, – кивнул Тимченко. А штурман с преувеличенным сожалением посмотрел на Игоря.
– Да… Наверное, встречать придет, а Тамары-то и нет.
…Самолет, скользя по невидимому склону, приближался к посадочной полосе… Пилот приподнял нос машины, выдержал ее над полосой – и вот колеса мягко, неслышно соединились с землей. Только дым от сгоревшей резины улетел назад, и громадная машина покатила, успокаиваясь, по своей бетонной дороге.
…Когда летчики вышли из кабины, у трапа их ждал представитель Аэрофлота, огорченный и встревоженный.
– Андрей Васильевич, – сказал он. – В стране волнения. Что именно происходит, пока непонятно, но очень похоже, что это начали мятеж правые…
А
