подошли восемь человек из очень серьезных боевиков. Вернули ксерокопии и просто сказали: «Твой сын погиб, ищи его в Бамуте…» И я поехала в Бамут.
17 раз я приезжала на переговоры с Хойхороевым. Я должна была выполнить невыполнимые условия: разминировать Бамут, освободить трех боевиков и заплатить деньги. Трех боевиков помог освободить генерал Агапов, – дай Бог ему здоровья. Разминировать Бамут помогали добровольцы-солдаты. Я приходила вот к таким же как вы мальчишкам и говорила: «Ребята, мой сын погиб, я не могу его забрать, помогите!» И вместо пяти вставали двадцать…
Это было ночью, как будто мы воровали. С нами был представитель ОБСЕ Ленер. Но не нашу сторону он держал. Он говорил мне, матери: «Посмотрите, что федералы натворили в Бамуте!» Как будто я это натворила. Почему в ответе за все мать?
23 октября, много-много лет назад я вышла замуж, и счастливее меня и моего мужа, наверное, не было. Разве думали мы, что 23 октября, спустя годы, я своими руками буду выкапывать останки своего сына?! И не только его, а еще трех его друзей, заплатив за это 4 тыс. долларов – все что было за проданную квартиру. Не остановило бы меня, если бы даже жизнь мою отобрали.
Был момент, который мог вообще все испортить. Уже темнело. И нервы не выдержали. Я тогда со всей беспощадностью поняла, что Жени больше нет в живых (а я в это верить не хотела до последней минуты). Подошла к Хойхороеву, схватила его за автомат и сказала: «Ты не воин, ты подонок, воюешь с детьми!» Я не знаю, каким чудом он не нажал на курок. Ленер встал между нами – не из жалости ко мне, а просто, наверное, машинально.
А потом… потом была эта страшная ночь. И когда мы ехали по ночному Грозному, и дальше, через всю Чечню, на «Урале», думала: вот уже все, чаша выпита до дна. Утром улетела в Ростов, забрав помимо своих четырех останки еще восьми солдат, которые мне дали там, в Ханкале.
24 октября я улетела, а 5 ноября собралась еще раз в дорогу, потому что оказалось, что у Жени нет головы. Не пускал меня Щербаков Владимир Владимирович, заведующий 124-й лабораторией. Плакал и не пускал: «Ты же не вернешься! Кто похоронит твоего сына? У тебя нет никого, ни родных, никого!» На тот момент я вообще не думала об этом. Сын снился мне. Он снился мне подростком в военной одежде почему-то, в шапке солдатской и кричал: «Мама, помоги! Мама, спаси!..» Я благодарю Бога, что Он оставил мне рассудок.
Я приехала еще раз в Ханкалу. И все были очень удивлены. Уже, казалось, все кончено: меня проводили, и все как бы успокоились. Оказывается, еще не все. Снова я поехала в Бамут, уже сама. И снова пришла и сказала: «Вы обманули меня! Вы взяли деньги, и я выполнила все ваши условия. Мне сына похоронить не отдают, потому что нет головы». Я почему-то думала, что ждать придется долго. Через несколько минут мне принесли четыре кусочка от черепа (Они разбивают черепа прикладами. Они очень суеверны и боятся, что жертвы будут их преследовать на том свете). Положила все это в полиэтиленовый пакет, в котором продукты носим из магазина, и поехала поездом. Я сидела, вцепившись в пакет. Проводница
