и фиксированные вещные поля. Прежде всего это касается бабки Евстольи, обобщённого образа детей и Ивана Африкановича. Евстолью окружают предметы хозяйственного назначения: печь, самовар, ведро, мутовка, ухват, чугунок, рыльник, чайные чашки. Эти вещи непосредственно указывают на её главное занятие – ведение домашнего хозяйства. Вокруг Ивана Африкановича выстраиваются вещи, отражающие его работу: рыбная сумка, молоток, коса, оселок, топор, лодка. Вещное поле детей традиционно: люлька, соска, погремушка, одеяльце, тряпичная кукла. Внутри данных предметных полей выделяются отдельные вещи, на которых автор акцентирует внимание в течение всего повествования, – самовар и люлька.
Люлька является одной из главных вещей в семье Ивана Африкановича. Этот образ проходит лейтмотивом через всю повесть. Люлька становится первой земной обителью человека, в своём символическом значении соотносится с домом[27]. В очерках о народной эстетике «Лад» (1981) В. Белов, говоря о традициях и представлениях русского Севера, указывает, что «люлька служила человеку самой первой, самой маленькой ограниченной сферой, вскоре эта сфера расширялась до величины избы, и вдруг однажды мир открывался младенцу во всей своей широте и величии» [III, 110]. Маленький мир люльки и её обитателей гармонично вписывается во взрослый мир избы, не нарушая, а дополняя и обогащая его. Скорее всего (вспомним об увлечении Ивана Африкановича плотницким делом) люлька была изготовлена им самим, тем самым он передал ей частицу своей души и как бы благословил на долгую и счастливую жизнь. А люлька в семье Дрыновых действительно была счастливой. Таковой по славянским представлениям считалась колыбель, в которой не умер ни один ребёнок. Не зря Евстолья восклицает: «Хоть бы один умер, дак ведь нет, не умрёт ни который!» [II, 29]. «Счастливую» колыбель долго хранили или дарили, но ни в коем случае не выбрасывали.
Образ люльки, как маленького счастливого дома, дополняется и магическими характеристиками, которые непосредственно связаны с никогда не умолкающим скрипом очепа. На русском Севере очеп окружался колдовскими действиями, во многом направленными на сохранение здоровья ребёнка. В повести Белова скрип очепа не только свидетельствует о том, что жизнь продолжается, несмотря даже на смерть Катерины: «Старухи попили чаю, немного поуспокоились, ребятишки уснули в зыбке, и очеп скрипел, Степановна качала люльку» [II, 129], но и указывает на его сверхъестественную силу, призванную заботиться и оберегать как обитателей колыбели, так и жителей всей избы. Об особой притягательной магии люльки говорит и тот факт, что дети не хотели уступать её друг другу, подсознательно чувствуя защищающую их добрую силу.
Самовар на протяжении всего повествования является спутником бабки Евстольи. В русской традиции самовар считался признаком семейного благополучия и, подобно русской печи, объединял всех людей, живущих в одном доме. В «Ладе» Белов отмечает: «Он (самовар) как бы дополнял <…> два важнейших средоточия:
Славянские древности. Т. 2. М., 1999. С. 559.
