хотя голубоватого цвета стены, местами уже сильно истертые, и простенькие серые ступеньки лестницы, окаймленной расшатанными перилами, говорили о том, что подъезд давно не ремонтировался. Поднявшись на четвертый этаж и подойдя к нужной квартире Дюк нажимает на кнопку звонка. Через несколько секунд дверь открыла женщина лет сорока —сорока пяти. У нее русые волосы и широкие плечи, а махровый халат, опоясанный белой лентой, не может скрыть ее массивную фигуру.
– Чем я могу вам помочь? – с подозрением спрашивает она, быстро окинув ребят недоверчивым взглядом.
– Здравствуйте! Меня зовут Дюк, а это А…
– Меня не интересует реклама и товары, уходите. – перебивает его женщина и пытается захлопнуть дверь, но Дюк вовремя вставил ногу в дверной проём.
– Мы здесь из—за вашего сына. – говорит он.
– Тогда тем более убирайтесь! Он мёртв! – на глазах женщины выступают слёзы. Аня пугается… Без сомнений, это та самая плачущая мать мальчика, застреленного у нее на глазах.
– Да выслушайте же! – Дюк, значительно превосходивший хозяйку квартиры ростом, наклоняется к ее лицу. – Я знаю, кем был ваш сын… Но я не знаю каким он был, – шепчет парень. – И хочу узнать. Поверьте мне, это важно!
Аня недоумевает от происходящего. Она не слышит их разговора, но видит, что слова Дюка пугают женщину.
– Мы друзья. – говорит он, убирая ногу.
***
Сидя за столом в ее небольшой двухкомнатной квартире, обставленной скромно, но со вкусом, и наблюдая за тем, как женщина разливает чай, ребята слушают ее рассказ.
– Он был необычным ребенком, как и большинство детей, рожденных уже после войны. Они не плакали, когда им перерезали пуповину. Они открывали глаза и делали громкий вдох… Их глаза… Они были черные, как смола, а из их десен торчали клыки. – женщина помнит все, до мельчайших подробностей. —А на шее, вот здесь, – показывает она пальцем на сонную артерию, – были жабры. Таких детей было велено собирать и вывозить. Мы не знали куда… – на глазах рассказчицы наворачиваются слезы. – Я тогда акушеркой работала, помогала принимать роды. Естественно, матерям ничего нельзя было сообщать, нас неоднократно предупреждали, что это чревато большими проблемами. И мы вынужденно сообщали, что их дети погибли в родах. А на самом деле, – продолжает она сквозь слезы с болью на сердце, – как мне удалось потом узнать, подслушав разговор двух солдат, приехавших за очередными новорожденными, их просто оставляли в лесу, за куполом… – женщина не могла больше сдерживаться и начала рыдать. Ее плечи затряслись. Дюк не задумываясь оборачивается и, отыскав кухонное полотенце, снимает его с крючка и протягивает хозяйке. Немного успокоившись, та продолжает свой рассказ. – Считалось, что так и государство детей не убивает своими руками, и граждан мирных защищает. Дима… сын мой, он на самом деле мне племянник. Я тогда взяла декретный отпуск, и когда у моей сестры родился
