допустить это! В порыве страсти, в состоянии аффекта, не отдавая отчета своим действиям, Клавка и прикончила своего любовника. Ученые называют это «коротким безумием».
Сильвестр одобрительно кивнул:
– Именно так дело и было.
Заварзин приказал:
– Поезжай, поручик, на Солянку. Зайди в заведение мадам Карской, скажи ей: «Клавдин возлюбленный тяжело заболел, ну, угорел! Очень хочет пассию свою зреть, теперь же». Если она с клиентом, так это ничего, сделать кобелю замену. – Засмеялся.
– А если Клавка сопротивляться станет?
– Надень на нее наручники! Позовешь городового. Тут – возле жертвы ее ревности – мы Клавку и расколем. Действуй, поручик!
Куда деньги идут
Сильвестр бросился выполнять приказ, но в дверях столкнулся с прибывшими экспертами. Первым вошел в квартиру судебный медик Григорий Павловский – среднего роста, крепкий в плечах, когда-то бравший уроки английского бокса у самого Гвида Мейера.
Фотограф фон Менгден был удивительно худощавым, всегда с особой тщательностью одетым джентльменом, в галифе и с моноклем в правом глазу. Его отличительной чертой была молчаливая сдержанность, которую он сам принимал за высшее проявление хороших манер.
Антон, сердито сопя, тащил за фон Менгденом треногу с колесом, регулирующим высоту подъема фотоаппарата, и сам аппарат, весьма увесистую штуку.
Эксперты приступили к работе. Сыщики продолжили осмотр квартиры. Прошли на кухню. В раковине – немытые тарелки с остатками засохшей пищи. В шкафах и ящиках – ничего любопытного. На столе – несколько пустых бутылок. Соколов усмехнулся:
– Винцо в этом доме уважали. Притом все больше самое дешевое: ординарная марсала, «Тенерифское», «Лиссабонское» – все не дороже рубля. А вот красное бордоское «Сент-Христоли». Вкус не шибко изящный. Куда же гонорары девал Хорек?
– На блядей тратил, – рассмеялся первый раз за вечер Заварзин. – Вот одна из них и прикончила его. Ну да ладно, пошли к экспертам. Что они нам веселенького скажут?
Загадка
Сыщики уже было направились к дверям, как вдруг Соколов обратил внимание на едва приметную стенную дверцу, закрашенную масляной краской под цвет кухни. Соколов не без труда, с помощью ножа, открыл дверцу. Это был холодильный шкаф, такие находились почти в каждом московском доме. Они непостижимым образом даже в жаркие дни сохраняли прохладу.
Соколов заглянул внутрь и удовлетворенно произнес:
– Вот это уже кое-что: аршин десять электрического провода с обмоткой итальянским шелком. И, смотри, нож, которым отрезали провод, чтобы задушить Хорька. – Крикнул: – Эй, Менгден, снимите с рукояти ножа отпечатки пальцев! Как, впрочем, и со стаканов на столе, и с бутылки.
Менгден, прямой и сухой как трость, качнул головой-набалдашником.
– Нож? – Фотограф осторожно взял его двумя пальцами, повертел перед светом люстры, посыпал белым порошком, сдул его и произнес: – Здесь отпечатки пальцев
