перестал смеяться.
– Так ты говоришь, в Бога учить не веровать?
– Да, и всякое такое несуразное толкует. Он все из Франции книжки выписывал. По целым часам толкуют: Вольтер, Вольтер, Руссо, опять Дидерот… Я, признаться, и книжки эти тихонько переглядывал.
– Ну что же – и понял?
– Понял-то я не понял – прямо скажу. Мудреное что-то, а все же увидел, что в книжках тех толку мало. Нехорошо там написано… А то опять: француз болтает, будто люди все равны, вишь, – и господа, и слуги…
– Ну а по-твоему как? – лукаво прищуриваясь, спросил Нарышкин.
– Да, что же, батюшка, известно: перед Богом мы все равны, – наставительным тоном и нисколько не смущаясь отвечал Моська. – Да, на земле-то, коли я слуга, так не равняю себя с господином. И что же бы такое было, кабы, для примера, хоть бы ваши слуги да почли себя равными с вашим высокопревосходительством, что бы такое было? Ведь понимаю же я это!
Моська замолчал, внимательно глядя на Льва Александровича и следя за выражением его лица.
Нарышкин стал совсем серьезным и медленно произнес:
– Француз в Бога учит не веровать, и книжки… и люди равны… Ну, старый сморчок, спасибо тебе… хорошо ты сделал, что прибежал ко мне… Это все очень важно…
– Да как же не важно-то, милостивец, – ведь, коли дитя по молодости, где не надо слова того француза повторять начнет, – ведь это что же будет? Навеки погубить себя может… и неповинно, видит Бог, неповинно, потому Сергей Борисыч сущее золото, а это все француз…
– Так, так, – повторил Нарышкин и ласково потрепал по плечу Моську.
В это время у двери раздался легкий стук.
– Кто там?
– Сергей Борисыч Горбатов приехали и спрашивают, можете ли вы их принять, ваше превосходительство? – произнес за дверью камердинер.
– Просить!
– Батюшка, а я как же? – запищал Моська. – Вы уж не извольте говорить, что был у вас, а то они на меня разгневаются. Да и француз, хитер он больно, неравно догадается. Ведь он приворожил, как есть приворожил себе Сергея Борисыча.
– А ты здесь оставайся, – сказал Нарышкин, – жди меня. Только, может, там людишки мои выболтали?!
– Вряд ли! Я кума Перфильича просил не сказывать.
– Ну, так и сиди тут, не шевелись, я и запру тебя, чтобы никто не видел.
Лев Александрович запер на ключ дверь, ведшую из уборной в опочивальню, и ключ положил к себе в карман.
– Сиди! Да, вот тебе и занятие – прибери-ка мне туалетный стол.
Он еще раз похлопал по плечу карлика и совсем молодым шагом поспешно вышел из уборной в другую дверь. И Моська слышал, как он запер за собою на ключ и эту дверь и вынул ключ из замка.
«Ну, слава богу, как гора с плеч, – подумал Моська. – Лев Александрыч хоть и озорник и смехотвор, а царь у него в голове есть и другом был истинным Борису Григорьичу… Не выдаст он дитя, – не погубит…»
XIV. Левушка
Двадцать шесть лет прошло с тех
