лиф своего платья.
Возле кровати, на маленьком столике, была зажжена свечка. Английская собачонка выползла из-под атласного одеяльца, спрыгнула с маленькой собачьей кровати, стоявшей у самой постели императрицы, и, ласково виляя хвостом, побежала к Марье Савишне.
Екатерина не шевелилась.
Марья Савишна прислушалась.
– Заснула! – прошептала она. – Свечку-то зажгла да и опять заснула… а и я позамешкалась…
Она подошла к спящей, уже тронула было ее за руку, чтобы разбудить, но остановилась, ласково на нее глядя.
– Будить-то жаль, ишь ведь, как сладко заснула, голубушка! А и то опять: не разбудишь – гневаться станут… Матушка! – проговорила она вполголоса.
Екатерина открыла глаза, потом снова закрыла их, но, сделав над собою усилие, приподнялась с подушки. Она потерла себе лоб, отгоняя сон, и взглянула на часы с будильником, стоявшие возле свечки.
– Двадцать минут седьмого! Поздно… я тебе ровно в шесть позвонила, Марья Савишна!
– Замешкалась я нынче, государыня-матушка, уж простите. Да и сами вы подремали бы еще с полчасика, ведь вон вижу: глазки-то слипаются.
– Подремала бы… Ох, с каким бы удовольствием подремала, – проговорила Екатерина, потянулась и зевнула. – Подремала бы, только баловать себя нечего!
– Да когда здоровы, так оно хорошо, а ведь, почитай, две недели, матушка, прохворали – силить себя и не след. Нынче-то как здоровьице? – спрашивала Марья Савишна, подавая императрице чулки.
– Не совсем, Марья Савишна, не то уж мое здоровье. Вон ноги опять как будто припухли. Голова тяжела что-то…
Марья Савишна тихонько вздохнула.
Между тем императрица встала с постели, набросила на себя капот и бодро прошлась по комнате. Теперь уж все четыре собачки вылезли из-под шелковых с разноцветными кистями одеялец и радостно прыгали вокруг нее, виляя хвостами, отрывисто взвизгивая и силясь поймать и лизнуть ее руки.
Она собственноручно растопила камин, прошла в уборную, вытерла себе льдом лицо и руки.
– Вот и голова посвежела! Нет, Марья Савишна, ты, пожалуйста, никогда не слушай меня, не соблазняй валяться в постели. Коли неможется, тот тем паче надо себя переламывать, а то совсем расхвораться можно… Причеши-ка уж меня, и нынче сама я еще денек на правах больной останусь.
Екатерина села в небольшое, низенькое кресло перед зеркалом, вынула из головы гребень, и густые, местами уже седеющие волосы ее рассыпались почти до самого полу. Марья Савишна принялась за немудреную и вовсе немодную прическу императрицы.
В зеркале отражалось все еще моложавое и свежее лицо, с быстрыми, прекрасными глазами, несколько выступившим вперед подбородком и складкой между бровей, часто придававшей этому красивому лицу серьезное и даже сердитое выражение. Эта досадная складка появилась в последние годы и очень смущала Екатерину.
– Что нового, Марья Савишна? Вчера-то мне и двух слов не удалось сказать с тобою. Не
