пальцами, сколько силы и ловкости в этом тонком теле. Вот они уже были на той самой тропе, которая вынуждала караван вытянуться длинной цепочкой. Несколько овец с жалобным блеянием сорвались в ущелье.
– Йа! – послышался сзади звонкий крик, и их обогнал нескладный темноволосый подросток, едва не отправив своего вороного коня в пропасть.
– Что делаешь? – возмутилась девочка. – Убьешься!
Он обернулся через плечо, отпустив поводья. На его лице, чем-то похожем на лицо Дочки Шаманки, появилась самодовольная ухмылка, но глаза пылали диким отчаянным огнем, непонятным маленькому Темиру.
– Хороший конь ни с того ни с сего в пропасть не прыгнет, – ответил смельчак. – Он знал, что пройдет, поэтому пошел. А ты осторожнее держись, а то как бы каанская дочка не свалилась вниз вслед за овцами.
– Я – воин, – пискнул Темир, задрожав от ярости и бессилия.
– Ха, воин, – усмехнулся паренек. – За женскую юбку держишься. Наши все рождаются сразу на лошадиной спине. Ходить еще не умеют, а уже в седле сидят.
– Перестань немедленно, – оборвала насмешника девочка. – Темир – гость, нельзя так с ним говорить.
Они долго молчали и, наверное, смотрели друг другу в глаза. Темиру было любопытно, какое у девочки сейчас лицо. Он никогда не видел, чтобы она сердилась, но живо представил, как она сдвинула к переносице свои густые черные брови. Лицо нахального юноши смягчилось, и он отвернулся, не отвлекаясь больше от дороги.
Темиру понравились обитатели Укока, к тому же они приняли его как своего. Укокцы много рассказывали мальчику, учили разным занятиям, добродушно посмеиваясь над его неудачами, и были дружным, сплоченным народом. Но этого паренька Темир выделял из всех. Он больше молчал, редко смеялся и не упускал возможности поддеть Темира, напомнить ему, что он здесь чужой, или просто бросить в него снегом. А еще Темир заметил, что тот был единственным другом Дочки Шаманки. Они часто уезжали вместе пасти скот или просто убегали куда-то вдвоем. В остальное время юноша ходил за ней незаметной тенью.
– Что он так? – зло шептал Темир, комкая пальцами белую рубашку девочки. – За что он меня не любит? За что? Раз он твой друг, раз я тебе нравлюсь, то и ему должен. Разве нет? Нет?
– Сложно объяснить, – мягко ответила Дочка Шаманки. – Он хотел бы, чтобы вокруг меня никого не было. Чтобы только ему улыбалась. Поэтому его злит, что мы с тобой подружились, Темир. Да только у меня и так ведь нет никого, так что его ревность напрасна.
Недетская горечь была в словах девочки, но Темир не понял до конца ни чувств ее, ни слов.
– Я вырасту и убью его, – сказал он.
– Не надо, маленький, – засмеялась девочка. – Если ты его убьешь, я стану плакать.
– Ладно, – тут же сдался Темир. – Тогда я убью великана Адыгана и его голову принесу, чтоб всем показывать. Тогда никто смеяться не станет и каанской дочкой называть не будет.
