в ночь. Я не видел ее три дня, целых три дня. Я очень надеялся, что брат уже уехал, – не бесконечно же будет длиться его отпуск. Но он не уехал.
Он вообще не думал никуда уезжать. А я упрямо не отступался от братской версии. Тихой тенью скользил за ними повсюду, собирая по крупинкам подтверждения того, что между ними лишь братско-сестринские отношения. Он всегда приходил на встречу – я не допускал мысли о свидании! – без цветов. Он всегда был ровен в приветствиях, никакого влюбленного пыла не выказывал. Ну да, вот он чуть задержал ее руку в своей, но ведь всего лишь чуть. Вот Елена прижалась к его плечу, но ведь так вполне могла прижаться сестра к плечу брата. Вот она на него посмотрела, и глаза ее осветились такой любовью! Так на братьев не смотрят! Так даже на самых любимых братьев не смотрят! Я понял, понял, но все равно продолжал себя обманывать. И продолжал всюду следовать за ними, следовать и выслеживать.
Конечно, в конце концов выследил. Выследил, застал, застукал – они целовались. Они целовались прямо на улице. Они целовались под кленом. Под моим кленом они целовались. Брат и сестра. Целовались, как самые распоследние влюбленные. Не замечая ничего и никого вокруг. Меня, убитого, не замечая.
Через меня, убитого, они перешагнули и поехали в ресторан. Я, убитый, приподнялся на четвереньки и пополз за ними. Я знал, куда ползти, слышал, как они, целуясь, договаривались.
Ресторан был дорогой и потому полупустой. Мне легко удалось занять столик рядом. Я не хотел прятаться, наоборот, желал, жаждал, чтобы они меня заметили. Заметили и устыдились. Чтобы Елена убрала наконец его наглую руку со своего плеча. Чтобы не смотрела на него таким взглядом. Чтобы… поняла, как я ее люблю, что так любить ее могу только я, потому что для нее только я настоящий. Чтобы…
Тихо играла музыка. Они тихо танцевали. Я тихо сходил с ума. Ничего у меня больше не было и ничего быть не могло. Моя рука судорожно сжимала и разжимала нож. Ручка этого ресторанного, бутафорского, тупого, ни к чему не пригодного ножа нагрелась и словно что-то мне хотела подсказать, натолкнуть на какую-то мысль. Если нельзя так, то, значит, можно этак, если он не брат, то, значит, нужно его просто устранить. Я ей смогу все потом объяснить, и она поймет. Ей будет нелегко, но она сможет с этим справиться. И я смогу – смогу убить, ведь это даже не убийство, а устранение препятствия. Если тогда смог – а в первый раз сделать это было сложнее, в первый раз всегда сложно, и потом, это ведь был мой отец, – то теперь тем более справлюсь. Да я просто обязан устранить этого наглеца, так собственнически обнимающего мою Елену. Ведь если я этого не сделаю, значит, и смерть отца обессмыслится. Он умер затем, чтобы я ее встретил. Но встретил я Елену не для того, чтобы какой-то урод отнял ее у меня. Танцуют… и опять целуются! Твою мать, да если я его не убью, если я его сегодня же не устраню… перестану уважать себя как человека. Прав тогда окажется отец: я не мужчина. Я докажу, докажу, себе и ему докажу…
Я «довел» их до ее дома – взял такси и назвал адрес Елены, мы выехали почти одновременно:
