их, запив водой. Потом скомкал пластмассовый стаканчик и запихнул его в карман на спинке переднего кресла, после чего, не глядя, задернул шторку. Все, хватит. Одна галлюцинация – это еще не безумие.
Он перевернулся на правую сторону и постарался не замечать ритмичного подрагивания самолета. Забыть обо всем – это важнее всего. Не надо об этом думать. Неожиданно он почувствовал, как его губы складываются в кривую ухмылку. Что ж, по крайней мере, никто не сможет упрекнуть его в будничности виде́ния. Его галлюцинация была фантастически роскошной. Голый человек, ползущий по крылу «Дугласа» на высоте шести тысяч метров, – такая химера достойна благороднейшего из безумцев.
Юмористический настрой Уилсона, однако, быстро иссяк. Ему стало холодно. Все было так живо, так отчетливо! Как глаза могут видеть то, чего не существует? Как нечто, рожденное в мозгу, может заставить зрение столь реально работать на себя? Он не был в дурмане, в полубессознательном состоянии, и виде́ние не было бесформенным, призрачным. Оно было отчетливо трехмерным, точно таким же, как все, что он видел вокруг себя и что точно было реальным. Вот это-то и пугало больше всего. В той фигуре не было совершенно ничего призрачного. Он просто взглянул на крыло и…
Уилсон инстинктивно отдернул шторку.
В тот миг он не смог бы сказать, жив ли еще. У него было такое ощущение, словно все содержимое его живота и грудной клетки мгновенно и чудовищно вспучилось и протиснулось в горло и голову, перекрыв дыхание, выдавливая глаза изнутри. Стиснутое этой раздувшейся массой сердце пульсировало так, будто пыталось вырваться из своей оболочки. Уилсон замер, как парализованный.
Всего в каких-нибудь нескольких дюймах, отделенный лишь толщиной стекла, на него уставился тот самый человек.
У него было невероятно злобное, нечеловеческое лицо: грубая грязная кожа с крупными порами, расплющенный нос – какая-то бесцветная шишка, деформированные потрескавшиеся губы, которые не смыкались из-за выпирающих неимоверно больших и кривых зубов, глаза маленькие, глубоко утопленные, немигающие. И все это – в обрамлении косматых, спутавшихся волос, которые торчали густыми пучками даже из ушей и свисавшего птичьим клювом носа и покрывали все щеки.
Уилсон сидел в кресле, как громом пораженный, неспособный ни на какую реакцию. Время остановилось и утратило свое значение. Функции организма и мыслительная деятельность замерли. Потрясение сковало его льдом. Только бешеная скачка сердца продолжалась в темноте. Уилсон не мог даже моргнуть. Не дыша, он отвечал безжизненным взглядом на отсутствующий взгляд существа за окном.
Наконец он решительно закрыл глаза, и его мозг, избавившись от зрительного образа, вырвался на свободу. Его там нет, попытался убедить себя Уилсон. Он стиснул зубы, дыхание трепетало у него в ноздрях. Его там нет, его там просто нет.
Вцепившись в подлокотники побелевшими пальцами, Уилсон взял себя в руки. Никакого человека снаружи нет, сказал он себе. Это просто невозможно, чтобы кто-то, скрючившись, сидел на крыле летящего самолета и смотрел на него.
Он
