звуки означают опасность, и я был бы круглым дураком, если бы не выяснил, в чем дело.
Идя по проходу, я трогал все скобы и сетки, останавливался, прислушивался, проверял, не сдвинулся ли груз. Я прошел в конец салона, исследовав всю правую сторону, потом обратно, осмотрев левую, даже проверил грузовой люк и ничего не обнаружил. Все было надежно закреплено, я сделал свою работу, как всегда, на совесть.
Вернувшись к своим пассажирам, я увидел, что Эрнандес плакал, закрыв лицо руками. Пембри, сидя рядом, гладила его по спине, как гладила когда-то меня моя мама.
– Все чисто, Эрнандес. – Я повесил фонарь обратно на стену.
– Спасибо, – ответила за него Пембри. – Я дала ему валиум, теперь он должен успокоиться.
– Просто проверка безопасности, – сказал я. – А теперь вам обоим надо отдохнуть.
Вернувшись к своей койке, я увидел, что она занята вторым бортинженером Хедли. Я лег на нижнюю, под ним, но сразу заснуть не смог. Я старался не думать о том, почему гробы оказались в нашем самолете.
Груз – это эвфемизм. От плазмы крови до взрывчатых веществ большой мощности, от лимузинов секретных служб до золотых слитков – ты таскаешь и пакуешь все это, потому что это просто твоя работа, и нужно сделать все возможное, чтобы ее ускорить.
Просто груз, думал я. Но это были целые семьи, убившие себя… Черт, я был рад вырвать их тела из этих джунглей и вернуть домой, их семьям, но медики, прибывшие на место первыми, все те, кто работали на земле, и даже наш экипаж, мы все появились слишком поздно, чтобы сделать для них что-то большее. В некоем туманном, неопределенном смысле я думал о том, что когда-то у меня будут дети, и меня бесило, если я слышал, что кто-то невольно причинил детям зло. Но ведь эти родители поступили так умышленно!
Я никак не мог расслабиться. На койке валялся забытый кем-то старый номер «Нью-Йорк таймс». «Мир на Ближнем Востоке уже при нашей жизни», – гласил один из заголовков. Статья сопровождалась фотографией, на которой президент Картер и Анвар Садат пожимали друг другу руки. Я уже начал было впадать в дрему, но тут мне показалось, что Эрнандес снова кричит, и я неохотно вылез из койки.
Пембри стояла, зажав рот ладонями. Я решил, что Эрнандес ударил ее, поэтому подошел и отвел ее руки, ожидая увидеть следы от удара. Но их не было. Через плечо медсестры мне был виден Эрнандес, вжавшийся в кресло, его глаза мерцали в темноте, как отражение светящегося экрана цветного телевизора.
– Что случилось? Он вас ударил?
– Он… он опять это слышал, – заикаясь, ответила она, и ее рука снова потянулась к лицу. – Вам… вам бы нужно еще раз проверить. Еще раз…
Угол наклона самолета изменился, и она немного подалась в мою сторону. Чтобы сохранить равновесие, я схватился за ее плечо, и она упала на меня. Я посмотрел на нее как ни в чем не бывало. Она отвела взгляд.
– Что случилось? – повторил я свой вопрос.
– Я тоже слышала, – ответила Пембри.
Я посмотрел
