убили, либо какой-нибудь зверь съел. Однако этот торгаш, Амаду Касавура, под таким именем он значится, человек зажиточный и со вкусом. Он убежден, что его ребенок, его мушка, жив и движется на запад. В его доме есть убедительные данные, Следопыт, свидетельства, так что истории его веришь. Кроме того, он человек богатый, очень богатый, учитывая, что ни один из нас за дешево не продается.
– Нас?
– Он ввел в дело девятерых, Следопыт. Пять мужчин, три женщины и, будем надеяться, ты.
– Стало быть, кошелек – это самое выгодное в нем. А ребенок? Его собственный?
– Он не говорит ни да, ни нет. Он работорговец, продает чернокожих и краснокожих рабов на корабли, какие приходят от людей, что последовали за Светом с востока.
– У работорговцев нет ничего, кроме врагов. Может, кто убил ребенка.
– Может быть, только он тверд в своем желании, Следопыт. Знает, что мы могли бы найти труп, когда от него одни кости останутся. Но тогда он, по крайности, знал бы, а знать наверняка лучше, чем годами мучиться. Но я слишком многое пропускаю и перехожу к миссии…
– Миссии, да? Теперь нам предстоит стать жрецами?
– Следопыт, я из кошачьих. По-твоему, сколько распроклятущих слов я знаю?
На этот раз рассмеялся я.
– Я рассказал тебе, что знаю. Барышник платит девятерым либо за то, чтобы найти мальца живым, либо за доказательство его смерти, и ему все равно, как мы будем вести поиск. Малец может быть за две деревни отсюда, может быть в южных королевствах, может быть, кости его похоронены в Мверу. У тебя нюх, Следопыт. Ты способен отыскать его за дни.
– Если охота так быстра, то зачем ему девятеро?
– Умница, Следопыт, разве тебе не ясно? Малец не убежал. Его увезли.
– Кто?
– Лучше, чтоб это исходило от него. Если объясню я, ты, может, не пойдешь.
Я уставился на него.
– Это выражение твоего лица мне известно, – произнес Леопард.
– Какое выражение?
– Такое выражение. Тебя интерес с головой накрыл. Ты самой идеей обжираешься.
– Ты слишком много на лице моем вычитываешь.
– Не только в твоем лице дело. В самом крайнем случае впрягайся, потому как будет чем головы дурить и это не будет деньгой. Теперь что до желаний…
Я взглянул на этого человека, кто незадолго до того, как солнце село, убеждал хозяина постоялого двора подать ему на ужин сырое мясо, пропитанное собственной кровью. Потом я учуял кое-что, то же, что и прежде, на Леопарде и все ж не на нем. На дворе запах был сильнее, потом ослабел. Опять сильный, сильнее, потом слабее. Запах делался слабее всякий раз, когда Леопард отворачивался.
– Кто это, тот малый, что идет за нами? – спросил я.
Говорил я довольно громко – чтоб малый слышал. Он перебирался из одного темного места в другое, из черной тени от столба до красного света, отбрасываемого факелом. Скользнул в дверной проем закрытого дома, меньше чем в двадцати шагах от нас.
– Что
