не его мать. Я по-прежнему держал Леопарда за руку и чувствовал, как ходили его мышцы, как вставали его волосы под моими пальцами.
– Хватит этого, – сказала высокая женщина.
– Так ее говорить заставишь, – откликнулся работорговец.
– Ты должен бы считать ее одной из своих жен.
Рука Леопарда перестала дергаться. Высокая носила черное платье из Северных земель, что доходило до пола, но, скроенное в обтяг, делало ее тонкой. Она склонилась над женщиной на цепи, что все еще прятала лицо. Я его не видел, но понимал, что цепная дрожала.
– Настали дни, каких не должно было бы быть в твоей жизни. Расскажи мне о ней, – произнесла высокая.
Барышник кивнул своему подавателю фиников, и тот, откашлявшись, начал:
– Судьба этой женщины очень странна и печальна. Рассказ я веду, и я непременно…
– Не надо представления, осел. Просто расскажи.
Жаль, я не видел, как он насупился: тьма скрывала его лицо.
– Мы не знаем ее имени, а что до ее соседей, так они все от страха перед ней разбежались.
– Она тут ни при чем. Твой хозяин заплатил им, чтобы они ушли. Перестань тратить мое время попусту.
– А мне твое время до крысиной задницы.
Высокая растерялась. Уверен, никто не ожидал, что такое с его губ соскочит.
– Он всегда так? – обратилась высокая к Амаду. – Может, ты мне расскажешь ее историю, рабий барышник, а ему я, может, язык отрежу.
Подаватель фиников выхватил из рукава нож и повернул его рукоятью к высокой со словами:
– А как тебе такая забава? Я тебе нож даю, а ты – попробуй.
Высокая нож не взяла. Цепная по-прежнему прятала свое лицо, забившись в угол. Леопард успокоился. Высокая женщина смотрела на подавателя фиников с пытливой улыбкой.
– Он мастак базарить, этот-то. Ладно, выкладывай свою историю. Я послушаю.
– Ее соседка, прачка, говорит, что зовут ее Нуйя. Никто ее не знает и о ней не справлялся, вот и будет имя ей Нуйя, хотя она на него не откликается. Она вон ему откликается. И никому из живущих не рассказать о ней, кроме нее самой, а она не говорит. Но вот что нам известно. Пусть имя ей будет Нуйя, а жила она в Нигики со своим мужем и пятью детьми. Садык, Маханг, Фула…
– Покороче, подаватель фиников.
Высокая женщина указала на него. Сама же не отрывала глаз от сидевшей на цепи.
– Однажды, когда солнце миновало полдень и склонялось к закату, в дверь к ней постучался ребенок. Мальчик, по виду лет пяти и еще четырех.
– У нас на севере для этого одно слово есть. Мы говорим: девять, – перебила высокая. Она улыбнулась, а подаватель фиников насупился, потом продолжил:
– Мальчишка стучал в дверь так: бах-бах-бах-бах-бах, – словно собирался высадить ее. «Они за мной, за мной гонятся, спасите этого мальчишку!» – говорит он. «Спасите этого мальчишку, спасите его, – говорит. – Спасите
