деловито и решительно отстраняет рукой, двинувшегося было к тазику Женьку.
И я в очередной раз удивляюсь, какая же у него тонкая и сильная, по-настоящему аристократическая, кисть:
– Сиди, молодой. Отдыхай. Это не для вашего поколения работенка. Хотя, если хочешь, пойдем со мной. Посмотришь, как дядя Вася народ радовать собирается. Леонтий, Лень, сгоняй, черемши дикой нарви…
Народ – уже даже не «ревет».
Стонет.
И подвывает.
Налимья печень с черемшой в исполнении старого таежника и тундровика – вещь, мягко говоря, вполне себе даже и эксклюзивная.
Немногие могут похвастаться даже не тем, что едали, а тем, что видали.
И бруснички кисленькой туда…
– Сейчас, дядя Вась, – с готовностью подкидывается «работник». – Тут недалеко растет, я знаю. Я тебе еще, если надо, шишек кедровых принесу. Кедрач в этом году урожайный выдался, шишек полно…
– Во-о-от! – Василий Николаевич торжественно поднимает вверх худой, аристократический палец. – Человек понимает! А если понимаешь, то еще и ягод по дороге несколько горсточек прихвати. Брусники и, если найдешь, костяники. А мужики пока еще за водкой сгоняют. Праздновать – так праздновать! Животом…
Глава 10
…Утром были туман, безветрие, и, мягко говоря, очень нехорошо на душе.
Бодун.
Он иногда и на рыбалках случается, извините.
Проснулся.
Нет.
Не то слово «проснулся».
Тупо – пришел в себя.
Выбрался из домика, где мы ночевали, сопровождаемый не сильно громким, но уверенным храпом Васи и Серого.
Чуть не упал с крыльца.
Но, доковыляв кое-как до балагана, все-таки уселся на лавочку, потряс башкой и от всей души закурил.
Из стоящего чуть поодаль и скрывающегося сейчас за легкой кисеей тумана чума показалась весело улыбающаяся лохматая Женькина голова.
Ему, непьющему, – хорошо…
Подошел, вежливо поздоровался, пожав мою вялую, надо признать, из-за больной головы и слегка влажную ладонь.
– А до лосятины, – смеется, – так и не добрались вчера. Надо будет сегодня обязательно кушать, а то совсем пропадет.
Я чуть не взвыл.
– Гибели моей хочешь? – хватаюсь за больную голову обеими руками. – У нас же еще и уха…
Женька, все так же улыбаясь, кивает.
– Я помню, – лезет в мою пачку за сигаретами, но не по фамильярности, а потому как свои, похоже, в чуме забыл.
Бывает.
Я тоже у него так стреляю, иногда.
– Помню, – прикуривает. – Не ты один, все гости болеют. Я сейчас Леонтия за рыбой отправил вашей. Пусть прямо с утра наварит, чтоб, как проснулись, и погуще, погуще. Будем народ лечить.
Я приоткрываю пошире один глаз.
Уха?
С утра?!
А ведь он, черт возьми, прав!
Заодно и в себя придем…
– Ну, –
