да ладно.
Вот и лестница, ведущая в расположенный на холме ресторан.
Вид из него, кстати, какой-то прямо-таки нереальный.
Так что – окурок в урну.
А тело – наверх, в тепло…
…Василий Николаевич, он же Вася, он же известный не только в здешних местах и довольно модный художник с очень необычной техникой, он же седой и обманчиво-сутуловатый субтильный и интеллигентный дядька «слегка за пятьдесят», в тяжелых очках, залихватском бархатном берете и с щегольской черно-седой аккуратно стриженой «шкиперской» бороденкой, действительно сидел в глубине абсолютно пустынного и огромного, что твое футбольное поле, ресторанного зала.
И вдумчиво смаковал искренне им уважаемую ледяную русскую водочку.
А что еще, скажите, должен смаковать истинный, хоть и «модный» северный русский народный художник кроме русской народной водочки?!
Не эту же шотландскую дрянь.
Хотя, кстати, он ее тоже с большим удовольствием выпивал, но при других обстоятельствах времени, места и образа действия: он вообще был большого лукавства человеком, наш друг Василий.
И кстати, во всем.
Не исключая модной субтильности и вялых движений тонких холеных рук. Которыми он уверенно орудовал не только кисточкой в мастерской или рисуя «на пленэре». При известных обстоятельствах ружьишком опытный и фанатичный тундровой охотник-«гусятник» тоже совсем не брезговал.
И кстати, мог в этом качестве своей сутуловатой, чуть подпрыгивающей походкой пропилить по тундре в день километров эдак за пятьдесят, причем с ощутимым рюкзачком, да еще и любимой старенькой тульской «вертикалочкой» за этой самой спиной.
Жилистый так-то дядька.
А то, что в бархатном берете и в очках, – так это еще и ни о чем таком особенном не говорит.
Севера…
– Привет, – обнимаю его, поднявшегося мне навстречу.
– Привет, – хлопает меня по плечу.
Усаживаемся.
Вася немедленно разливает.
Мне очень хочется закурить, и очень жаль, что сейчас в ресторанах нельзя: в глазах немного щиплет.
Реально давно не виделись.
– Ну, – поднимает рюмку, насадив предварительно на вилку хрустящий соленый рыжик и окунув его в густую сметану, – за встречу, что ли?!
Я киваю.
Чокаемся.
Проглатываем.
Он тщательно разжевывает рыжик.
Я просто выдыхаю, немного поморщившись.
– Только, – хмыкаю, – давай сразу еще по одной да покурим пойдем. Ты же не бросил еще, надеюсь?
Он только хмыкает.
Кивает на коробочку с самокрутками из тонкой папиросной бумаги, издающую ни с чем не сравнимый запах светлого вирджинского табака.
Старый пижон.
– Так-то трубочку, как всегда, – усмехается. – Но в ресторацию самокрутки кручу. Задолбали они со своей борьбой с курением, если честно. У нас тут зимой, между прочим, под пятьдесят. На
