прикрыть остальные части тела широкой доской колодок. В последний момент пришла мысль: где они в темноте разбираться-то будут, куда месить? Однако побаиваются – а это, что ни говори, уже приятно. Вспомнился самый первый день на руднике, как его вели на четырех цепях, что дикого зверя. Здоровья у него тогда было побольше. Плюс всеобщий страх – почти благоговейный. Потом население пообвыкло.
Между тем трое из прибывших заблокировали узника в углу, другие осмотрели тело Латына. Каторжанин цыкнул зубом – все по-честному: конкретная ссадина на виске и отбивная с осколками ребер вместо грудной клетки. Ни тебе огнестрела, ни другого омерзительного древнего колдовства. Старший из гоблинов, Ангиз, неплохой, по мнению узника, мужик, удивленно хмыкнул и приказал выносить покойного – его и потащили бесцеремонно за ноги, цепляя ступени затылком. И сами ушли. Повезло – будь кто другой в наряде, так легко бы не отделался.
Чуть позже посетил Сам. Пришел спокойно, почти без конвоя, бухнулся на подставленную табуретку и сделал знак оставить его наедине с заключенным.
– Как тебе это удалось, Вик-Старьевщик? – спросил, рассматривая маникюр с серебристым узором на своих ногтях.
Узник безмолвно посмаковал свое имя. Не то чтобы стало забываться, как его назвали отец с матерью, но отождествлять себя с определенным набором звуков в беседах с самим собой он считал нехорошими предпосылками, а редкие внешние обращения начинались обычно с «эй, ты». Еще реже делались попытки назвать его тем же Старьевщиком, чернокнижником или механистом. Все-таки слышать собственное имя – большое дело. Настроение поднялось еще на пару пунктов.
Вспомнилось, что и к Хозяину по большому счету особых претензий нет. Хотя нормальные люди гоблинами не становятся, но он далеко не самый худший и дураком его назвать нельзя. Он винтик, винтику положено вертеться. Оттого все пальцы в гайках. Золотых. Опять же – счетчиком пользуется, не брезгует.
Однако играть с Хозяином в молчанку не рекомендовалось.
– Он первый начал, – просипел узник Вик, вспоминая, вместе с именем, звук собственного голоса.
– Да уж… недосмотр – вас в одну камеру. Кого-то накажем, – голос Самого был полон безразличия.
Вик подыграл, пожав, насколько это позволяли колодки, плечами. Недосмотр так недосмотр – хорошо все, что кончается не очень плохо. И вздохнул – многозначительно.
– Слухи пойдут, – напоследок посетовал Хозяин. – Как бы с Мамоной проблем не было…
И ушел, оставив узника в легком недоумении.
Чего хотел? «Слухи пойдут». Легко – если пустить.
Почти сразу после этого принесли еду. Целую миску похлебки. Все страньше и страньше, если цитировать одну старую-старую сказку. Еду Вик жрал, словно собака, на коленях, балансируя колодой, то и дело утыкаясь лицом в обжигающее варево. Было вкусно. Он давно уже отучился задумываться, какие ингредиенты использовались при приготовлении
