куда ни поедешь, везде весело будет. Хоть по магистрали, хоть по проселочной.
Наступила пауза. Стахов хлебал свой чай, а Андрей в уме материл себя за то, что из множества вопросов, что одолевали его почти всю сознательную жизнь, он не может вспомнить ничего достойного. О чем же спросить? Об Укрытии? Что именно? Ворошить историю? Так наслышан вроде бы. Слухов предостаточно, причем в желании приврать многие рассказчики преуспевали настолько, что иногда невозможно было отделить правду от выдумки. Так о чем же спросить? Может, о нем самом, о Стахове? Да, есть несколько интересных моментов, но спрашивать о них сразу в лоб как-то тупо. О других сталкерах? О ком, например? О Крысолове?
Черт, как же он мог забыть – о Юлии!
Но едва Андрей открыл рот, чтобы поинтересоваться личностью поразившей его девушки, как эту мысль решительно смела другая.
– Илья Никитич, а вы отца моего знали? Юрий Иванович Чекан его звали.
– Чекан? – Лоб Стахова рассек глубокий вертикальный ров. – Так ты сын Юры Чеки?
– Да… – пожал плечами Андрей.
– Занятно. – Стахов отставил осушенную кружку, заглянул молодому бойцу в глаза, пытаясь, наверное, отыскать общие черты с давно пропавшим биологом, удивленно хмыкнул. – Так ты, стало быть, Чека-младший? Занятно, занятно. Вот уж не думал, что повстречаю его потомка столько лет спустя.
– Так знали?
– Знали, – вздохнул Стахов и, пошарив в кармане штанов, вынул другой сверток, в котором хранилась махорка, – отчего же не знать? Не вплотную сотрудничали, конечно, профили, сам понимаешь, у нас разные: я на заставе, он – в лаборатории. Но общаться приходилось, и стрелять в тире его я учил. Бездарный из него был стрелок, скажу тебе. – Стахов улыбнулся, Андрею показалось, что эта улыбка хоть и длилась жалкую долю секунды, но все же была непритворной, искренней. – Мог три рожка высадить, и все мимо. Меткости в глазу, как и у Бешеного, – ноль. А вот человек был душевный, умный, пообщаться можно было.
– А о том, что с ним случилось, вы что-нибудь знаете?
Некоторое время Илья Никитич сосредоточенно мастерил себе самокрутку. Андрей даже успел подумать, что тот не расслышал вопрос, и хотел было уже его повторить, как Стахов, проделав снова фокус с поджиганием спички от воротника, раскурил самокрутку и сказал:
– Поверь мне, парень, не больше, чем ты. Гребешков, тот сталкер, что сопровождал группу твоего отца, пробыл больше недели на поверхности. Он вернулся практически без одежды, обгоревший весь, израненный. Голова раздута, – Илья Никитич выставил руки, будто держа в них невидимый огромный мяч, – что твой глобус, череп просмотреть насквозь можно, мозги – как мутная вода. Что он мог рассказать? Не укрылись от солнца, все умерли, он один выжил. Вот и все, о чем мы узнали перед тем, как он скончался на заставе. Поисковых групп никто не высылал, к тому же, пойми правильно, куда высылать, в каком направлении? В общем, давно это было. Сколько ж лет уже прошло?
– Двенадцать, – твердо ответил Андрей.
