мне сказала Нюра, что в доме отдыха «Прибой» завел ты с кем-то шуры-муры, кого-то видели с тобой, – пел мужик строгим женским голосом.
Потом тихий мужской фальцет как-то слабо отбивался от обвинений.
– Ты не на ту, дружок, нарвался, – энергично настаивала женская партия, – не нужен со своим цветком. Отдай пиджак, пальто и галстук, а я пойду писать в местком.
Даже самый строгий современный цензор-депутат ГД РФ не нашел бы в этой опере ненормативной лексики. Но мужик время от времени прерывал пение и кричал в дальний угол вагона:
– Ну что, бл…ди, допрыгались?
Дамы не понимали беспочвенности таких зловещих оценок, но в своих разноцветных кримпленовых пальто и одинаковых белых париках действительно могли сойти за этих самых «бл. дей».
Я подсел к нему. Разговорились. История для тех мест типичная: освободился, на работу не берут без прописки, жить негде, так как не работает. В лагере за долгую отсидку заработал немного денег, теперь гуляет в поезде.
Выглядел мужик страшновато и на появившегося нарядного, в белом шарфике мента смотрел со злобным удовольствием, словно оценивая, в какой именно момент сможет раздавить его как надоевшего комара. Менту было все ясно, скучно, и он уже тянулся за наручниками. Я попросил его не беспокоиться, поскольку у нас все нормально и дамы могут не переживать. Тогда мент оживился и затребовал мои документы. Я предъявил удостоверение начальника экспедиции с печатью Мингео СССР. Он был слегка ошарашен, не ожидая от зековского собутыльника в легкомысленной одежде такой предъявы. Помешкавшись, он отвалил, предупредив о соблюдении порядка и пообещав держать нас под контролем.
Я выставил свою бутылку, а мужик встал, протянул жестяную ладонь и назвался Толей Рязановым. В молодости он учился в Нахимовском военно-морском училище по специальности, связанной с радиоделом. На последнем курсе по пьянке подрался и ткнул кого-то отверткой. Сел, там добавили, потом вышел ненадолго, женился и вернулся обратно. Общий срок четырнадцать лет, большую часть которого провел за Полярным кругом. В таких условиях, надо думать, характер вырабатывается кремниевый. У людей определенного склада. По сути он не был преступником – так складывались обстоятельства. Он хотел нормально жить, но вокруг было много несправедливого. Домой в родной Питер он должен был вернуться с каким-нибудь якорем, на ноги прежде стать. Но перспектив было мало.
Прощаясь, я сунул ему номер своего телефона. «Отгуляешь – позвонишь, может? Придумаем что-нибудь». Через неделю он позвонил, и я устроил его в самую северную партию электрорадиомехаником. Работал он хорошо, в коллективе его уважали и звали Анатолием Ивановичем. Каждое лето он зазывал меня в Питер, хотел познакомить с женой и сыном.
Лукашевич
Этот тип патологически был преступником. Не знаю, сидел ли он, но нутро гнилое его выпирало при каждом удобном случае. Он приехал на
