style="font-size:15px;"> Политика Октавия. Уверенность в себе. Важность встречи с Цицероном
Перед ним встала серьезная проблема: что делать дальше, каким образом заявить свои права на наследство двоюродного деда. Даже быть упомянутым в завещании Юлия было опасно. Быть его наследником и приемным сыном было делом серьезным, особенно учитывая создавшуюся ситуацию. Если бы Юлий мог постепенно готовить своего преемника в его новом статусе, это было бы не так трудно, но беда в том, что Октавий остался один и почти беззащитным в мире, в котором почти каждый имел причины ему сопротивляться и препятствовать успешному завершению его дела. Олигархи, нечего и говорить, отнеслись к нему враждебно. Однако и Антоний, намеревавшийся стать наследником и преемником Цезаря, имел не меньше причин для враждебности. Если бы оба лагеря объединились, чтобы не допустить Октавия, они бы его не допустили, а его жизнь длилась бы не долее его карьеры. Октавию оставалось одно – не допустить объединения и убедить одну из партий – не важно какую – помочь ему сокрушить другую. Затем он мог бы иметь дело с сохранившейся партией и действовать смотря по обстоятельствам. Иного не дано.
Умение играть в такие игры было делом наиважнейшим. Огромное состояние Юлия могло стать толчком к власти, поддержанным военным и политическим влиянием Цезаря, однако все эти вещи ничего не значили без естественного умения ими управлять. Учитывая огромность предстоящих задач, легче было бы отказаться от них и вести мирное существование частного человека, если бы у юноши не было уверенности в том, что он сможет правильно использовать эти инструменты. И он решился? Он был так уверен в себе? Очевидно, он сумел внушить это Бальбу, поскольку этот темнокожий человек твердо был убежден, что Октавий должен заявить свои права. Однако его мать и отчим были иного мнения. Атия умоляла сына не вступать в соперничество с таким опасным противником, как Марк Антоний, и Филипп (сильный, чувствительный человек) высказал свои опасения. Это был первый трудный опыт, когда привязанность могла стать на пути молодого человека. Но даже в восемнадцать лет он был уверен, что у него достанет сил участвовать в борьбе двух партий. Он заявил, что это низко и неблагородно считать себя недостойным наследия, ведь Юлий думал по-другому. Он действовал, разумеется, с той скромностью и изяществом, которые убедили его родителей, хотя, возможно, они не были уверены в безопасности всего предприятия. Так воспринимали его все – и Цицерон, и Атия, и Филипп. Его мать и отчим, наконец, решили положиться на его суждения, хотя и не считали возможным для него выстоять против силы, столь превосходящей его собственные возможности.
Цицерон с интересом наблюдал за всем, хотя и был несколько заинтригован. Он не мог подавить в себе чувство приязни к мальчику, хотя с политической точки зрения тот не должен был ему нравиться. Цицерон все еще не мог выбраться из глубокого моря сомнений и вопросов к самому себе.
