потерял свой юный пыл,а как бывал я остроумен,
а как блистателен я был!
Мой монолог цветистый, шумный
ты не перебивала, нет!
Зачем пытался я, безумный,
тебя понудить на ответ?!
Слова уподобляют розам,
алмазам, иногда змеям.
Твои же я сравню с навозом,
которым черт набил баян.
Ты, вроде, нажимаешь кнопки —
движенья пальцев так легки!
Но звук оттуда, как из… топки:
то треск невнятный, то шлепки.
Моя единая отрада —
твоя немая красота.
Не говори, мой друг, не надо,
сомкни навек свои уста!
Сонетсовет неразборчивому Быкову
Дмитрий, Дмитрий, не надо противиться
чувствам вкуса, достоинства, меры,
погодите, и вам посчастливится
заслужить благосклонность Венеры.
Кто вокруг вас? Одни нечестивицы —
ни ума, ни красы, ни манеры,
речь нелепа, как танк из фанеры,
пахнут потом, от Гайдена кривятся.
Вот Григорьев, паршивая бестия,
тучен, рыж и все время икает,
а и то он боится бесчестия
и индюшек тупых не ласкает —
он их гонит обратно в предместия.
Так всегда маньерист поступает!
Позднее раскаяние
В ту ночь вы мне не дали овладеть
своим уже побитым жизнью телом.
А я, успев к утру к вам охладеть,
исследовал вас взглядом озверелым.
Порхали вы по комнате моей,
залезли в стол, нашли мои творенья
и стали щебетать, как соловей,
что ничего помимо отвращенья
к мужчинам не испытывали вы,
все кобели, всем наплевать на душу…
Поймав в прицел шар вашей головы,
я кинул в вас надкушенную грушу.
Раздался крик. Вы рухнули на пол,
а я, ногой откинув одеяло,
с ночным горшком к вам тут же подошел
и закричал: «А ну-ка, живо встала!»
Натрескавшись ликеров дорогих,
полночи ими в судно вы блевали;
чтоб вы подольше помнили о них,
я вылил их на вас, когда вы встали.
И недопереваренный продукт
налип на вас, сквозь блузку просочился —
мой алкоголик-кот был тут как тут:
он в вашу грудь немедленно вцепился
и блузку стал на части раздирать,
сгрызая то, что пахло алкоголем.
А вы обратно принялись орать,
как будто вас душил гомункул Голем.
Тогда брезгливо, словно червяка,
я взял двумя вас пальцами за ворот,
подвел к двери подъезда, дал пинка —
и кубарем вы выкатились в город.
Но вот что странно: с этих самых пор
вы стали всюду следовать за мною,
в театрах и кафе ваш пылкий взор
я чувствовал то ….., то спиною.
На выставках со мною рядом встать
вы норовили (как бы беззаботно),
и в разговор всегда пытались встрять,
когда я с кем-то обсуждал полотна.
Когда мы вместе сталкивались
