был известен Букрееву еще по П., где доктор «следил за его сердечком».
– Прошу объяснить, Андрей Андреевич.
– Не люблю купаться в холодной воде. У меня – шут ее дери! – нудная и ничуть не романтичная болезнь, люмбоишиалгия. Что-нибудь говорит вам это название?
Фуркасов был добряком по натуре, любил поиграть в карты, выпить винца, не чурался хорошеньких медсестер. Весь склад его характера был глубоко мирным, воинственных людей он не понимал, в чем откровенно сознавался.
– Вам-то тонуть еще не приходилось, доктор? – спросил Букреев.
– Если бы мне приходилось тонуть, вы не имели бы удовольствия видеть сейчас перед собой своего начальника медсанчасти, товарищ капитан. Я родился и рос, как вам известно, в Оренбургских степях и плаваю, как английский стальной топор.
Все коротко посмеялись.
Батальон был построен Степняком. Букреев спустился с крыльца. Сырая трава пружинила под ногами, и сырость ощущалась всем телом. Из лощины поднимался туман.
Букреев скомандовал, и голос его возвратило эхо.
Большое извилистое тело батальона поползло мимо кустов можжевельника и боярышника, похожих на огромных птиц, заночевавших возле дороги. Море из-за кустов было не видно и шумело где-то далеко внизу. Вот и белостенный домик начальника штаба. В одном окне просвечивала тонкая полоска. И ночь как бы сразу теплеет, головы людей поворачиваются к домику, и все притихают, как будто боясь растревожить его мирный покой. Среди идущих по дороге много тех, кто хорошо знает автоматчицу Олю – теперь жену начальника штаба. Баштовой побежал вперед, проститься. Теперь все слышат женский приглушенный плач, всхлипывания и расстроенный голос Баштового.
Таня, поравнявшись с калиткой, крикнула из строя: «Оля, прощай, родная!»
Возглас Тани оборвал чей-то оклик. И опять тишина, топот ног. Потерянный за изгибом дороги домик многое напомнил всем. Теперь лучше молчать и думать. Под подковками сапог вспыхивали искорки.
Баштовой догнал колонну и пристроился к головной группе офицеров.
…Пулеметная рота замыкала колонну. Шулик и Брызгалов шли в последних рядах. Позади них шли дядя Петро, бывший подводник Павленко, рассудительный украинец с Полтавщины и два друга Воронков и Василенко, вместе отслужившие еще до войны в Тихоокеанском флоте и призванные с орудийного завода, где они собирали «стотридцатки».
Шулик придерживал обеими руками тяжелый станок пулемета, прикрепленный к спине. Он недовольно по привычке брюзжал:
– Одна ночь как ночь выпала и ту отняли…
– Война ночи боится, – неопределенно утешил Брызгалов.
– Сейчас, видать, по всему фронту суета, солдату спать некогда, – сказал Воронков.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу
