за бон, теперь дышать будет легче. А на берегу у нашего брата вечные приключения, товарищ Букреев. Вот на меня самого четверо бандитов накинулись в темном переулке, в Батуми. Глаз ни за что ни про что подбили, вишь, какой фонарь подвесили, в руку ножом пырнули. Беда прямо… Решили изувечить самого красивого парня на Черном море. – Шалунов подмигнул Горбаню глазом с затекшим кровью белком. – Хорошо, что я не растерялся, расшвырял их всех до последнего.
Горбань смотрел на Шалунова с уважением, а тот, поймав его взгляд, расправил плечи. Курасов, искоса наблюдавший за всеми, сошел с мостика.
– Ты, Шалунов, побудь за меня, а я гостя нашего устрою.
– Есть, товарищ капитан-лейтенант, – бодро ответил Шалунов.
– Пойдемте, я укажу вам вашу каюту, – сказал Курасов Букрееву.
Они спустились по отвесному трапу и очутились в тесном коридорчике с четырьмя дверями. Указав на одну из дверей, Курасов сказал:
– Займите мою каюту.
– А вы, товарищ Курасов?
– Мы дома, – строго сказал Курасов. – Одного из ваших моряков можно поместить здесь же, а второго придется перевести на другой корабль.
Каюта была маленькая, холодная, с жесткой, наглухо пришитой к полу койкой, крохотным столиком-тумбочкой с книгами на нем, сеткой над столиком, где лежали книги. На стене был прикреплен портрет миловидной девушки в морской форме с нашивками главстаршины; на крюке покачивались фуражка и немецкий автомат.
Иллюминаторы были задраены, яркий электрический свет давала лампа, ввинченная в плафон у потолка.
Все было знакомым. Букрееву приходилось ходить на таких кораблях. Но сегодня все было неприветливо.
Сняв фуражку, Букреев зачесал назад свои черные поредевшие волосы, посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут после начала похода. Поговорив с пришедшим к нему Горбанем, Букреев отпустил его и прилег на койку, подложив руки под голову. Он заснул.
Проснувшись, почувствовал присутствие в каюте другого человека. Это был Курасов, решивший с ним позавтракать.
Курасов держался сейчас предупредительно-вежливо. Завтрак, принесенный расторопным вестовым, состоял из кислой, плохо прожаренной вместе с колбасой и салом капусты да мутного теплого чая.
– Камбузов и коков на нашем корабле нет, – сказал Курасов, – приспособили какую-то дырку, крутится там один краснофлотец в порядке очереди вокруг примуса и калечит продукты. И на том спасибо. У нас дело грязное. Но все же я рад, что приходится воевать на малых кораблях, то ли на охране коммуникаций, то ли в десантах.
Курасов хмурился и, избегая взглядов Букреева, рассказал о том, как он «скучал» на Каспии, как его оттуда переправили вместе с кораблем сухим путем, как он сразу же напал на «золотую жилу», назначенный в боевой краснознаменный дивизион Героя Советского Союза Звенягина.
Курасов был образованным человеком. Он говорил Букрееву о тактике Нельсона, о Макарове, о Павлове; знал художественную литературу, изучал английский язык и, кажется,
