и доложишь. Как только освобожусь, побеседую с ними по душам…
– Ну что будем делать, товарищи? – поинтересовался Цанава, нервно переводя взгляд с одного учёного на другого.
– Обедать. Кушать хочется невыносимо, – чистосердечно признался Фёдор Алексеевич.
– Угу-гу, – нечленораздельно согласился с мнением профессора его юродивый отпрыск.
– Могу предложить только скупой казенный харч. Хлеб. Тушёнка.
– Мы люди избалованные. Нам первое-второе подавай. Причём – ежедневно.
– Боюсь, что наш родной советский общепит в эту глушь ещё не добрался.
– Печально. Но когда-то здесь были два-три неплохих польских ресторанчика. Пойдём, поищем?
– Не возражаю. Кто угощает?
– Я. Как-никак Несвиж – моя родина, выходит, вы у меня в гостях.
– Это уже по-нашему, по-кавказски!
– И по-белорусски тоже! – заверил Ярослав.
– Выходит, законы гостеприимства одинаковы для всех народов?
– Скажу так: они не имеют национальности.
– Браво-браво! Прекрасно сказано, – шутливо поаплодировал нарком.
– Спасибо на добром слове.
– Пожалуйста… А сейчас – построились… Тьфу ты, чёрт… Вперёд, товарищи!
Начали конечно же с борща.
Свекольник был потрясающим – настолько вкусным, что каждый из компании управился со своей порцией за считанные минуты. Быстрее всех – Павлик, похоже, что в костёле его совсем не кормили. Или кормили очень плохо.
Пока ждали второе – завязали разговор про житьё-бытьё, скоро переросший в монолог или, если хотите, исповедь профессора:
– Семья наша была, может, и не самой богатой, но одной из наиболее образованных во всей Белоруссии – это точно. Отец преподавал в первой белорусской гимназии, которая, между прочим, открылась на сто лет раньше российской… И тут его за какие-то грехи перевели из Минска в Несвиж – по одним данным просто выслали за революционную деятельность, по другим – откомандировали поднимать упомянутое выше учебное заведение. Здесь он и познакомился с моей мамой – лучшей выпускницей знаменитой местной балетной школы… Да-да, не улыбайтесь – была в Несвиже и такая! А в 1880 году у них родился первенец. То есть я. Назвали меня в честь деда – Фёдором. Второй ребёнок – Василий – появился на свет через три года, но долго не прожил – умер, когда мне не исполнилось и шести лет. Я его помню плохо, но старшие соседские ребятишки шептались, что у него было не всё в порядке с головой. Может, поэтому родители больше не рисковали заводить детей…
Васькина смерть больно ударила по моей неустойчивой ещё психике, что, видимо, и сказалось значительно позже, когда у нас родился сын. Степан. Имя Павел ему дали в монастыре, на другое он уже не отзывается… Со своей будущей женой я, кстати, познакомился в этом самом ресторанчике, когда прибыл на каникулы из Виленского университета – Настя в нём прислуживала. Вот такая моя история… Ну, беритесь за вилки, дорогие друзья, а то вареники стынут!
– Надеюсь, вы прибыли сюда не только для того, чтобы пробудить
