такими, видимо, еще Поддубный и Крылов мышцы наращивали. Приделанная к потолку боксерская груша, поскрипывая, покачивается в полумраке. Другое пространство занимают тесаки, топоры, ятаганы и кинжалы с замысловатыми узорами на рукоятях и резьбой на клинке – словно не стена квартиры, а витрина музея холодного оружия. Внизу тумбочки, что там, даже и страшно представить… Еще страшнее спросить. Тусклый свет сквозь тонкую щель бархата красных штор освещает закрывшее часть потертых обоев мощное знамя. Изображенный на нем Сталин удивления не вызывает.
– Поглядите, тут у меня небольшая часть книг имеется, – договорив, Леха мощным боковым засаживает в «экватор» груши, та, жалобно взвизгнув, сжимается.
– А где большая часть? – то ли из вежливости, то ли и впрямь из любопытства интересуется Серега.
– В штабе – другой квартире, там все три комнаты в книгах.
– Постой, ты живешь в однушке, когда у тебя есть трешка?
– Да. – Леха вынимает из картона черную пластинку.
– А почему ты там не живешь?
– Как почему? Там же книги.
– А, – с ироничным пониманием произносит Серега.
Библиотекарь, сосредоточив все мышцы скуластого лица, ставит пластинку на проигрыватель. Таинственно замирает. Сначала шипение, потом грохот торжественного марша… Внезапный восторг заполняет пыльный простор:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор…
– Платон, я с одним знакомым из музея списался, мне он пластинку еще тридцать девятого года прислал, тут «Гимн сталинской авиации» есть, слышал?
– Давным-давно, в фильме каком-то.
Леха восторженно подводит меня к одному из шкафов, его палец ловко скользит по корешкам книг.
– А он в подарок глянь, что мне прислал: «Мальчик в полосатой пижаме», «Бухенвальдский набат», «Орден Мертвая голова», «Репортаж с петлей на шее», «Черный СС», «Бабий Яр»… – Перечисление продолжается, я отстраненно киваю, думаю, если бы кто-нибудь написал книгу «Смерть мусору», она бы органично смотрелась на этой полке.
– Отлично.
Патефон продолжает играть:
Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет…
Алексей замечает Серегу. И как истинный библиотекарь начинает для него экскурс по географии своих нескончаемых томов.
– Здесь у меня концлагерная тема, вот тюремная российская, тюремная советская, – показывает на верхний ряд. – Здесь армейская рубрика, с этой стороны американская, с этой советско-российская… А эту часть, – экзотическое путешествие по литературе продолжается, – я называю ЖЗЛ, жизнь замечательных людей: Сталин, Муссолини, Франко, Ким Ир Сен, Чаушеску…
– А здесь? – Серега глядит в мутные стекла шкафа, за которым ничего не разобрать.
– А, отлично заметил, здесь закуток итальяно-испанского фашизма.
Экскурсия
