под моим руководством имеет меньше шансов на существование, чем под Скоропадским?» – саркастически закончил он.
В нетерпении и возмущении я ответил, что сейчас вообще не идет речь ни о признании Украины, ни о ее способности выжить. «Предмет нашей дискуссии, – продолжил я, – не что иное, как требование Германии, чтобы выполнялся договор, заключенный с честными намерениями и с пониманием того, что он охватывает всех пленных, оказавшихся в руках русских во время войны. Если вы, Христиан Григорьевич, желаете это отрицать сейчас, я могу лишь счесть это попыткой шантажа, которую германское правительство не оставит без внимания ни при каких обстоятельствах. Вы бесстыдно пытаетесь вершить сделки на спинах страдающих пленных».
«Это суровые слова, – криво усмехнулся Раковский, – но молодое государство, которое желает решения проблем, должно использовать любые средства, пригодные для приближения к цели»[18]. Он сказал именно эти слова.
Столкнувшись лицом к лицу с таким менталитетом, я пришел к убеждению, что судьба пленных вынуждает германское правительство согласиться с требованиями украинского правительства, плохо это или хорошо. Но прошло несколько месяцев, пока германскому правительству удалось преодолеть свою неприязнь. 23 апреля 1921 года, через год и четыре дня после заключения договора об обмене с РСФСР, в Берлине был заключен договор с Украиной, который почти слово в слово повторял предыдущее соглашение. Это было чуть ли не насмешкой, но «украинским» представителем, подписывавшим договор, был не кто иной, как Виктор Копп. За Германию подписал Шлезингер. Этот договор открывал путь для возвращения последних германских пленных, все еще пребывавших на территории бывшей Российской империи.
Работа по оказанию помощи в борьбе с голодом и эпидемиями
Помощь голодающим
В июне 1921 года я получил отпуск и в первый раз вернулся в Германию. Я все еще был там, когда стали поступать вести об ужасном голоде в России. Похоже, массовый голод здесь превосходил все, что пришлось испытать этой несчастной стране до сих пор, и этот голод угрожал свести к нулю все успехи, достигнутые на данный момент благодаря НЭПу. (Пока никаких успехов еще не было, поскольку НЭП только провозгласили, чтобы притушить массовые восстания по всей стране, грозившие смести режим. – Ред.) Перед лицом этой катастрофы советское правительство решило обратиться к внешнему миру с просьбой о помощи. В своем обращении оно сослалось на суровую засуху двух предшествующих лет как единственную причину голода, умолчав об одной из главных причин – разрушительной аграрной политике периода, известного под названием военный коммунизм, из-за чего и стало необходимым введение НЭПа. В то же время более умеренные лидеры партии использовали эти чрезвычайные обстоятельства для оправдания лишний раз поворота к умеренности, который был совершен с введением НЭПа[19].
Чтобы сделаться
Читатели, незнакомые с русским языком, могут удивиться, почему в этой и последующих беседах с советскими официальными лицами я обращался к ним по имени и отчеству. В России существует традиция обращаться ко всем, кроме детей, слуг и совершенно посторонних лиц, по имени и отчеству. Конечно же я не мог, без сомнения, использовать и аристократический титул «ваше превосходительство» (и, естественно, буржуазное «господин»), разговаривая с главой Советского государства. Таким образом, даже Сталин был Иосифом Виссарионовичем, когда я к нему обращался.
Сравните, например, выступления Калинина, Семашко и других на IV сессии Центрального исполнительного комитета (ВЦИК) в начале октября 1921 года.
