советское правительство совершило грубое нарушение законов международного права, объявив заложниками венгерских офицеров, которых удерживали в России как военнопленных; им надлежало оставаться в Сибири, пока не будут освобождены венгерские коммунисты в Венгрии, после чего этим коммунистам должна быть дана возможность эмигрировать в Россию.
Никаких прямых отношений между венгерским и советским правительствами тогда не существовало. Поэтому первое обратилось с просьбой к германскому правительству выступить посредником между ним и Кремлем. Это привело к соглашению, по которому советское правительство поручило Шлезингеру представлять интересы коммунистов, заключенных в тюрьмы в Венгрии, а венгерское правительство доверило мне задачу ведения переговоров с Москвой об обмене офицеров на коммунистов.
Советские власти, совершенно очевидно, желали выиграть время, потому что они не хотели отправлять венгерских офицеров домой в таком жалком состоянии, в котором те находились; по этой причине Советы сознательно затягивали переговоры. Комиссариат по иностранным делам вдруг заявил, что он не имеет полномочий в этом вопросе, и предложил мне продолжать вести переговоры с самим Белой Куном. Я чувствовал, что это предложение – оскорбительно навязываемая дополнительная работа, потому что даже в короткий период своего правления в Венгрии Кун уже обрел репутацию палача массового масштаба. В конец осени и зимой 1920 года к тому же его направили в Крым после разгрома барона Врангеля. Там он обращался с остатками российской буржуазии (автор неточен. Бела Кун руководил истреблением военнопленных; гражданских же лиц истребляла команда под руководством Розалии Залкинд (Землячки). Землячка, удивительное дело, умерла своей смертью (1876–1947), урна с ее прахом замурована в стену Кремля. – Ред.) с такой жестокостью, что даже Ленин, который никогда не был щепетилен и не знал пощады в классовой борьбе, почувствовал неладное и приказал отозвать Белу Куна (как раз Ленин и посылал Куна и Землячку. – Ред.). Я убежден, что советское правительство рассчитывало на мой отказ вступать в какой-либо прямой контакт с Куном, что позволило бы властям возложить ответственность на венгров и на меня за задержку в обмене. Тем не менее я решил сорвать советский план и вступить в переговоры с Белой Куном, потому что, как я убеждал себя самого, спасение сотен человеческих жизней от верной смерти оправдывает сговор даже с самим дьяволом.
Новое расстройство добавилось у меня к моей встрече с Куном еще и в связи с тем фактом, что из всех возможных мест он обосновался в бывшем доме главного пастора протестантской церкви Святого Михаила в Москве. Более трехсот лет эта церковь была религиозным центром для немцев Москвы, а школа, к которой я привязан многими воспоминаниями своей юности, существовала при этой церкви.
Когда Бела Кун принял меня, он был в окружении своей семьи, на которую он изливал много знаков внимания, показывая, какой он ласковый
