всегда понимать пределы собственных возможностей, и это качество присутствовало у мистера Карра.
Помню, как однажды вечером я долго и тщетно ждал дворецкого, который обычно звал нас к ужину. Наконец, желая понять, что случилось, я отправился в салон и увидел нашего посланника, безмятежно спавшего в кресле, а слуги почтительно стояли в отдалении, не решаясь его будить. Этот человек, который мирно спал в центре Европы во время грозных событий, знаменовавших начало войны, превратился для меня в символ бессилия сторонников порядка и чести перед лицом демонической мощи, вырвавшейся на свободу по воле истории.
Я вспоминаю два поучительных для меня случая, происшедших в тот период. Дипломатов тогда нередко обвиняли в самоуверенности и высокомерии. Мы сами склонны были относить подобные обвинения на счет людских предрассудков, считая себя безгрешными. Но так ли это всегда и было?
Однажды утром, кажется, на четвертый день после моего приезда, в наше здание ворвалась хорошенькая молодая американка, которая тут же, без всяких предисловий, начала обвинять нас в бездействии. Она говорила, что немцы уже захватили Судетскую область, оттуда бегут тысячи чехов. Никто даже и не думает о том, как накормить и где разместить всех этих беженцев. Нам пора бы уже обратить внимание на эту проблему. «Почему вы ничего не делаете?» – приставала она к нам.
Мы со вторым секретарем нашего посольства отвечали ей с холодной вежливостью, что мы ничего и не можем поделать в таких обстоятельствах. Никаких официальных решений об оказании беженцам материальной помощи не было; в нашем учреждении мы не имели практически никаких запасов еды и жилых помещений, а средств, выделяемых конгрессом, едва хватало на оплату четырех местных служащих. К тому же все эти страхи мы считали преувеличенными. Поэтому мы отнесли нашу посетительницу к категории невежественных и непрактичных «доброжелателей» и обрадовались, когда она наконец ушла. Однако случилось так, что эта дама, Марта Геллборн, впоследствии стала одним из лучших наших друзей, и мы восхищались ею именно за ее великодушие и силу характера, которые и послужили сначала причиной нашего раздражения. Таким образом, и я и мой коллега получили хороший урок.
Второй случай запомнился мне еще больше. В то время, когда немецкие войска готовились были войти в Богемию, перестали ходить поезда и летать самолеты, связывавшие оккупированную область с остальной страной. Как раз в это время из нашего посольства в Лондоне пришла телеграмма о том, что наш посол там, Джозеф Кеннеди, именно сейчас решил отправить одного из своих сыновей в Европу, чтобы тот на месте ознакомился с происходящим. Нам предлагалось найти возможности, чтобы этот молодой человек смог попасть в Прагу. Нас это разозлило. Джозеф Кеннеди считался в дипломатических кругах неприятным человеком, а его сын тогда не имел вовсе никакого официального статуса. Идея же, что он может «ознакомиться с ситуацией на континенте», с которой мы и так старались ознакомить
