руку. – Что мне теперь делать? Бэби, помоги мне.
Она шагнула к нему, остановилась. Посмотрела на Эми, потом на Терезу.
Девочка больше не пела, заткнув рот большим пальцем, и закрыла глаза. Все это время лицо ее оставалось бесстрастным, словно она и не видела всего этого насилия, на подозревала о том, что удар монтировки может оборвать ее жизнь.
Только одно свидетельствовало о том, что девочка не полностью утратила связь с реальностью: второй рукой она крепко держалась за руку Эми.
– Это мой муж, – Джанет указала на Карла. – Он меня ударил, – она поднесла руку ко рту, опустила. – Мой муж ударил меня.
– Джан, пожалуйста, не делай этого.
– Он ударил моего маленького мальчика. Раскровил ему нос. Нашему Джимми.
Один из копов взял монтировку со стола, бросил в угол, за пределами досягаемости, и велел Карлу сесть на стул.
Теперь пришло время вопросов и неадекватных ответов, что привело к новому кошмару: признанию того, что брачные обеты нарушались, а семейная жизнь рушилась окончательно.
После того, как Эми рассказала свою историю, и копы начали выслушивать остальных, она вывела Терезу из кухни, пошла по коридору в поисках мальчика. Он мог спрятаться где-то в доме, но интуиция потянула ее к распахнутой парадной двери.
На крыльце пахло распускавшимся ночью жасмином, который оплетал декоративные решетки. Раньше она этот аромат не чувствовала.
Ветер стих. Эвкалипты застыли, стояли мрачные, как пришедшие на похороны люди.
За темной патрульной машиной, припаркованной у тротуара, на освещенной луной мостовой, вроде бы играли мальчик и собака.
Эми увидела, что задняя дверца внедорожника открыта. Мальчик, должно быть, выпустил собаку из багажного отделения.
Присмотревшись, Эми поняла, что Джимми не играл с ретривером, а пытался убежать. Собака же его не пускала, блокировала дорогу, пыталась вернуть к дому.
Мальчик упал на мостовую и остался лежать на боку. Подтянул колени к груди, свернулся калачиком.
Собака легла рядом, словно охраняя его.
Эми посадила Терезу на ступеньку крыльца.
– Посиди здесь, маленькая, хорошо? Никуда не уходи.
Девочка не ответила, возможно, не могла ответить.
Сквозь ночь, тихую, как заброшенная церковь, Эми поспешила на улицу.
Никки наблюдала на ней. Под луной золотистая шерсть стала серебряной, и создавалось ощущение, что сияние этой небесной лампы доставалось только собаке, а на все остальное в ночи падал уже отраженный ею свет.
Присев рядом с Джимми, Эми услышала, что мальчик плачет. Положила руку ему на плечо, и он не дернулся от ее прикосновения.
Она и собака смотрели друг на друга поверх горюющего мальчика.
Комичного выражения, свойственного собакам этой породы, не было и в помине. В посадке головы ощущалось благородство, в глазах читалась серьезность.
