кличка Митька Самара, досадливо звякнул по наковальне звонким молоточком, проворчал в усы:
– Ведь днями только еле слезли с тех стругов, а теперь опять за треклятые весла садись, ломай спину! Неужто вдругорядь кому-то с великой пьяни пушечная пальба причудилась?
Митька Самара злобился не зря – совсем недавно сполошно их вот тако же согнали на струги, и Леонтий Плохово повел стрелецкий отряд на учуг Увары – стрельцы, бывшие в охране на том учуге – Федька Васильев с товарищами, прислали к астраханскому воеводе срочного вестника, что 17 июля, за час до вечера, они весьма отчетливо слышали стрельбу на море, от песчаных кос верстах в десяти, не более. Стрельба якобы велась из мушкетов да из пушек. Федька полагал, что это дают сигнал воровские казаки Разина, возвращающиеся из разбойного набега на персидские земли, а потому и упреждал воеводу Прозоровского.
По тому известию в Увары без мешкотни вышел стрелецкий голова Леонтий Плохово на двадцати стругах, а на каждом струге по двадцать стрельцов, всё саратовские да самарские. Прибыв на Увары, голова разослал струги в разные стороны, но никаких следов пребывания казаков не обнаружилось, о чем Плохово, возвратясь в Астрахань, и известил воеводу…
И вот, едва передохнув несколько дней от той нелегкой гоньбы по морю, стрельцы вновь должны были сесть за весла и плыть неведомо куда и неведомо за кем в угон!
– Да нет, Митяй, – пояснил Аникей Хомуцкий, отыскивая взглядом место, куда бы присесть. Митька Самара встал со стула, ногой подвинул его пятидесятнику. – На сей раз, сказывал наш сотник Хомутов, дело весьма серьезное, в нижнем Яицком городке взбунтовались казацкие годовальники, а с ними заодно своровали и астраханские стрельцы, тамо бывшие с Богданом Сакмашовым.
– Вот тебе и на-а, – выговорил в недоумении Митька Самара, перебирая на столе инструмент. – Чего ж им так вздумалось?
– Сказывают вестники, будто к атаману Стеньке Разину вознамерились пристать… Супротив них и снаряжается полковой воевода и князь Семен Иванович Львов. Ныне к вечеру быть общей перекличке, да и в море тронемся спешно.
– Ах ты, нечистый! – ругнулся Митька, а кого поминал таковым, понять было трудно – то ли яицких годовальников, то ли атамана Разина, а может, и воеводу. – Куда ж все это деть? – и он обвел взглядом каморку. На полках стояли исполненные уже заказы: конская сбруя из медной чеканки, стопка красиво украшенных медных блюд, две объемистые ендовы[67] с рыльцами для отлива в виде раскрытого утиного клюва. На крючках в стене слева от окошка висели два деревянных щита, обшитых сверху листами меди, а по меди Митька нанес искусно сделанную кружевную роспись: от Бога был дан ему этот дар – чеканить узоры по меди да по серебру. Случалось прежде и по золоту делать замысловатые рисунки, но теперь в Астрахани богатые купцы да бояре опасаются выказывать золотое узорочье перед стрелецкими чеканщиками, чтоб потом над ними не учинили разбойного промысла с душегубством.
Митька поднял с наковальни почти
Ендова – медная посуда с рыльцем для отлива.
