атамана Леско, Максим Бешеный узнать так и не смог – с конца острова бухнул сполошный выстрел, и все враз оглянулись: с запада, под розовыми лучами, к острову близились длинной вереницей морские струги. До них было еще далеко, паруса только вышли из-за окоема, но Максим понял: дознался-таки воевода Прозоровский о месте их пребывания, прислал свое войско! И на берег теперь казакам не уйти – не успеют на шести челнах перевезтись, остальные разобраны и частью уже пошли на постройку трех стругов, которые еще без палуб и без мачт…
– Может, вдоль берега мимо скользнут? – высказал надежду Константинов. – Видишь, идут под самым берегом моря…
Струги и в самом деле шли вдоль морской кромки, будто полковой воевода искал мятежников не на островах, а становищем где-нибудь в удобном месте в бухточке или у истоков степной речушки, укрытой ветловыми зарослями. Солнце уже коснулось своим брюшком западного окоема, когда струги зашли в воду между островом и берегом, а потом, вдруг разом поворотивши вправо, длинной шеренгой пошли к острову Кулалы.
– Вот и все! – коротко выдохнул Максим Бешеный, чувствуя, как взволнованное сердце против воли усиленно забухало о ребра. «Пришел крайний час! Страшно…» Максим покосился на Ивашку Константинова – не видит ли друг, что у походного атамана нервно стиснуты кулаки, как будто супротивник уже лезет через плетень и настал миг крушить его между глаз!
Константинов стоял рядом у стены ненадежной крепости, сжимая пищаль, словно высматривал астраханского воеводу, чтобы свалить его первой же пулей.
– Петушок, повороти пушки супротив стругов! – распорядился Максим, чувствуя, что надо взять себя в руки, а то казаки приметят его минутную растерянность и ослабнут сердцем. Казаки тут же исполнили повеление походного атамана, обе пушки были повернуты к проливу, пушкари вставили зарядные картузы, забили ядра и встали, дымя пальниками, готовые стрелять по команде есаула.
Вне досягаемости пушечного выстрела струги бросили якоря, остановились. Уже в серых сумерках с головного струга воеводы спустили челн, и он на веслах полетел к острову, благо волн почти не было. На носу челна высился какой-то стрелецкий командир и, сложив руки за спиной, поглядывал на остров, на земляную стену, на казацкие и стрелецкие шапки, которые виднелись за этой ненадежной – от пуль эта стена, а не от ядер – защитой.
Едва челн ткнулся носом в берег, стрелецкий сотник спрыгнул на песок и смело пошел к казацкой крепости. Ему навстречу через узкий проход-ворота пошел Ивашка Константинов. И чем ближе они сходились, тем большее удивление отражалось на лице Ивашки, русые брови невольно то вскидывались вверх, то сходились к переносью. В двадцати саженях от крепости встретились.
– Стрелецкий сотник Михаил Хомутов, – представился служивый, хотя Константинов и без того узнал уже самарянина.
С улыбкой, хрипловатым голосом он спросил:
– Будь здоров, крестник Миша! Зачем пожаловал в такую даль от Самары?
Михаил Хомутов,
