зиму, и высылал ей лекарства, книги и продукты, аргументируя свои заботы не безденежьем Серафимы Николаевны, а тем, что ей трудно самой ходить в город, поэтому бывшие ученики должны ей помогать, а в последние свои годы взялся и за написание поэмы, которую посвятил первой учительнице. К сожалению, поэма «Серафима Морачевская» осталась незавершенной.
В квартире 40-летнего академика П. Тычины на видном месте всегда стояла фотография любимой первой учительницы. И известный поэт при любой возможности КАЖДОМУ стремился рассказать о своей ПЕРВОЙ учительнице, выполняя библейский совет: «НЕ ЗАБЫВАЙТЕ НАСТАВНИКОВ СВОИХ».
Павлу было десять лет, когда он окончил обучение в сельской школе. Любознательному мальчику хотелось учиться дальше.
Глава шестая
Годы обучения. Хор. Бурса. Семинария. Институт
В конце 1900 года отец отвез Павла Тычину в губернский город Чернигов, чтобы устроить в Троицкий хор. Там уже пел его старший брат Михаил, учившийся в бурсе вместе с братом Иваном.
В «Автобиографии» поэт воссоздал свой вступительный экзамен в хор, который он сдал девятилетним мальчиком: регент Троицкого монастыря в Чернигове «открыл крышку фисгармонии – и полились протяжные серебряные звуки. Каждый превратился в слух и внимание. В мелодии, которая заполнила всего меня, звучало столько вопросов и обращений к кому-то, столько было ласковой тоски, что я готов был вот-вот зарыдать. Только потом я узнал, что в день пробы моего голоса регент сыграл одну из частей концерта Бортнянского „Всякую прискорбно еси, душа моя“. Перестав играть, он сказал: „Возьми вот эту ноту“. Серебряный голос фисгармонии наполнил всего меня. „О! это хорошо. Дискант, настоящий дискант“.
Но малыша взяли в певчие только через год. Запомнилась первая песня в Елецком монастыре, на хорах. „Пол там был каменный. Но вытертый за долгие годы ногами тех, кто здесь жил. Как глянуть – кругом ямки и долинки, ямки и долинки. Большие плиты укреплены цементом – и на этих местах пол не был стерт и образовывались как бы горные хребты, по которым ступаешь осторожно, чтобы не вывихнуть ногу…“
Жил он в Елецком монастыре, но ежедневно ходил за три версты в Троицкий собор петь на архиерейском служении, да еще и голодным. И тащил по полпуда нот. И все это за скромную монастырскую трапезу. По словам поэта, учеников-хористов часто срывали с уроков и отправляли петь на кладбище. Павел Григорьевич писал, что за выступления хористов „кто брал деньгами, а мы своими голосами отрабатывали себе за это право жить в общежитии и ходить на лекции в город в школу“. И так шесть лет. Пел, и учился, и плакал.
Регент хора поручал Павлу обучать нотной грамоте новичков. „Регент меня выделял среди других мальчиков-певчих. А может, и любил, – будет потом вспоминать Павел Тычина. – Ведь я был солистом, был исполатчиком (я раздавал всем ноты перед каждым пением вместе с двумя другими мальчиками: втроем дважды во время службы мы спускались
