так и сказала: «Муза». И пояснять не стала, но Света понимала и сама, что это значит не жена (ведь раньше Эльза Юрьевна сказала о супруге, который с давних пор и есть тот «спутник навсегда» ее сестры), не друг (какая уж тут дружба, раз половина всей любовной лирики Маяковского посвящена Лилии Юрьевне Брик), но кто-то очень близкий и значимый (не зря ведь поэт, как рассказала Эльза Юрьевна, в предсмертном обращении к правительству написал: «Моя семья – Лиля Брик»). В общем, кто там кому и кем приходился, Света не разобрала, но поняла главное: через год после смерти всеми любимого поэта издательства стали отказываться от переизданий, и член семьи Маяковского обратилась к товарищу Сталину с просьбой повлиять на ситуацию. И не получила никакого ответа. Могла ли в таком случае Света, просящая не за знаменитого литературного гиганта, а за скромную малоизвестную библиотеку, да еще и, по сути, не имеющая к объекту своей заботы никакого отношения, рассчитывать на внимание Вождя? С чего вообще она взяла, что товарищу Сталину должно быть дело до столь незначительных вещей? Хотя – Света чувствовала это всем сердцем, видела это по глазам, смотрящим со всех портретов, – на самом деле ему, конечно, было дело до всего. «Во всем виноваты остолопы!» – мысленно констатировала она наконец. Выходило, что вот еще в 1929 году, когда тетка Евгения передавала Вождю письмо Шолохова, в котором описывались страшные перегибы в требованиях к хлебозаготовкам на Дону и пришедший следом за ними голод, товарищ Сталин на письма литераторов откликался. А потом, когда всякие стали писать ему про моль и соседей, сил вчитываться у Вождя уже не осталось, и уже в 1931-м, когда сестра Эльзы Юрьевны просила за наследие Маяковского, ответа не последовало. Эх! Узнай Света о могуществе тетки Евгении на пяток лет раньше, и выйди тогда же постановление о закрытии библиотеки, такое доброе дело сделать можно было бы… А сейчас, хотя Эльза Юрьевна и шлепнула под письмом какой-то странной штукой, называемой «факсимиле», после чего на листе появилась знаменитая разляпистая А из автографа Луи Арагона и, собственно, вся подпись, но в реализуемости своей затеи Света уже сомневалась.
И тут! В небольшом скверике у подъезда, в дрожащей тени молодых тополей Света увидела знакомую фигуру. Кулиш Микола Гурович выгуливал песика. Драматург, педагог, мудрый и добрый наставник, бесспорный гений и давний друг Светиного батьки оказался рядом как нельзя кстати! Вот с кем можно посоветоваться насчет письма! Стесняясь заговорить просто так, Света лихорадочно искала повод. Она была не уверена, что писатель помнит ее, ведь почти четыре года не виделись, да и общалась Света больше с женой Миколы Гуровича, веселой и яркой Антониной. И тут ее осенило:
– Джой! Джой! – закричала Света, присев на корточки. – Здравствуйте, Микола Гурович! Так люблю вашего песика, не могла пройти мимо…
– Спасибо, Светланка, за доброе слово и внимание, – раздался теплый, немного насмешливый голос. – Только это не Джой. При всем желании английский сеттер не мог бы так измениться…
Света
