мне игры. Но вот кто второй игрок, не знаю!
– Провидение, – машинально предположила я.
Рената отшатнулась, изменившись в лице.
– Ой, прости! – спохватилась я.
– Взвешивай, прежде чем сказать, – укоризненно произнесла она.
– Значит, у тебя сейчас нет порыва изобразить Грега после его обратного превращения? – уточнила я и погрустнела.
– Как видишь, – пожала она плечами.
– Я могу забрать себе этот триптих?
– Конечно! И то полотно, что в квартире Грега.
Консьерж помог мне спустить картины в машину. Когда я привезла их домой, то просто поставила в гостиной у стены. Они резко и неприятно контрастировали с той ясной светлой картиной, где мы кружились на летнем лугу, поэтому я отвернула их лицом к стене. А через какое-то время перенесла в кабинет Грега.
Последующие дни прошли без каких-либо особых событий. Я выходила из квартиры всего один раз, чтобы открыть счет в сбербанке и положить деньги. Ршила не просить у мамы ее паспорт, что-то ей объяснять, уговаривать, так как она, несомненно, начнет отказываться. Я просто открыла счет на свое имя, положила туда довольно крупную сумму и заказала пластиковую карточку, решив отдать ее маме и сообщить пин-код, чтобы она сама снимала оттуда деньги, когда захочет.
Больше я не выходила из дома. Мое существование стало похоже на полуявь-полусон. Подсознательно я ждала лишь одного – звонка Коли, а до этого не хотела никого и ничего видеть и слышать. Я бродила по квартире без всякой цели, часто плакала и это хоть как-то облегчало душу и оживляло ее. Много времени проводила возле картин. Я подолгу сидела в гостиной и смотрела на нас с Грегом на фоне летнего пейзажа, потом шла в кабинет и застывала там перед триптихом. И чем дольше я оставалась в одиночестве, тем быстрее теряла последние остатки мужества и уверенности в благополучном разрешении ситуации. Время шло, ничего не происходило. Я пыталась понять тайный смысл взаимодействия Ренаты и ее картин, но истина ускользала от меня, прозрения не наступало, к тому же мой разум был словно затуманен беспрерывным горем, я не могла рассуждать логично. При одном воспоминании о Греге я впадала в жуткую тоску. Единственным утешением служил кулон с его кровью. Я открывала его, вдыхала запах, и мне казалось, что мой любимый рядом.
Я начала интересоваться отечественной историей периода 20-х годов. Все факты поставлял мне, конечно, Интернет. Больше всего меня занимал период с апреля, ведь Грег оказался в Москве именно в апреле 1923 года. И я читала все подряд, чтобы проникнуть в атмосферу того времени, понять процессы, происходившие в обществе.
«Сосланный большевиками архиепископ Иларион вернулся в Москву в начале лета 23-го года. 5 июля он заново освятил храм Сретенского монастыря, который занимали обновленцы [4], и произнес проповедь, в которой обратился к священству, вступившему в обновленческие группы,
Обновленчество – движение в Православной Российской Церкви, возникшее после Февральской революции 1917 г. Единственное, признаваемое властью, так как обновленцы повсюду говорили о том, что полностью поддерживают новый режим.
