из церковного хора?
– Ваше воображение изумительно!
– Намерен развязать мировую войну, в ходе которой будет систематически истреблять мирное население захваченных территорий?
– Насколько известно, нет.
– Он турок?
– Госпожа Хорват! – вампир вскидывает руку. – Просто послушайте.
– Мне трудно, – признаюсь я. – От мокрой одежды меня знобит, и я устала стоять. Я не могу сосредоточиться.
– Брат Коралл…
Цыган развязывает пояс-верёвку и начинает стягивать с себя рясу. Я напрягаюсь – он что, мне её в рот засунет? Но Коралл спокойно складывает её в три или четыре погибели и кладёт на пол, жестом предлагая мне сесть. На нём остаются одни только штаны.
– Садитесь, – главарь тут, похоже, говорит за всех. Я опускаюсь на не самое мягкое из сидений в мире и всем лицом изображаю готовность слушать.
– Итак… тот, кого вы знаете, как Ловаша Батори…
– Так он не Батори на самом деле, да?
– Не по отцовской линии. Госпожа Хорват, я сейчас попрошу вас выслушать меня без вопросов вплоть до той поры, пока я сам не предложу вам их задавать, ладно?
Я киваю.
– Тот, кого вы знаете, как Ловаша Батори, госпожа Хорват, очень, очень стар для вампира.
Ох, можно подумать, для человека он молод. Я прикусываю кончик языка, чтобы не произнести это вслух. Что-то меня несёт последнее время.
– По нашим данным, ему около шестисот лет, – продолжает кровосос. – Именно в период от шестисот до семисот лет, как вам, должно быть, известно, вампир впадает в старческое безумие.
Я киваю, мучительно размышляя, что мне всё-таки напоминает его манера говорить. С акцентом, например, всё ясно, акцент – прусский. А вот интонации – и то, как он строит предложения…
– В этом состоянии он исключительно опасен для окружающих. В конечном итоге он начинает убивать себе подобных и умирает сам, но сначала безумие не так очевидно… и, будучи правителем огромной империи, вампир может успеть натворить дел. Развязать мировую войну, издать большое количество жестоких законов, из-за которых тюрьмы переполнятся и заключённые начнут умирать с голоду… да вообще что угодно. Если в руках вампира, одержимого старческим безумием, сосредоточена огромная власть над миллионами людей, и он неуязвим при этом для любого, решившего остановить его… вы понимаете, что это значит, я думаю.
– Вы из Кёнигсберга, – уверенно произношу я, потому что именно в этот момент меня озаряет. – Вы нарисовали мой портрет, когда мне было пять… неполных шесть лет. Изобразили меня маленькой феей, пьющей нектар из цветов. Я позировала вам в розовом сарафане с пышной юбкой, каждое утро, в парке.
Монахов наконец-то пронимает: они все, как один, поворачивают в сторону моего собеседника подбородки. Вожак некоторое время стоит неподвижно.
Потом он поднимает худые, очень худые бледные руки и откидывает
