помни же, Андрей. Протокол я припрячу до времени, а уж какой выйдет грех, ты у меня будешь в ответе.
Приуныли князевцы. Богатые из года в год богатели, а бедняки беднели всё больше и больше.
Терпели князевцы, терпели, да, наконец, и невмоготу стало. Да и случай-то вышел исключительный. Высмотрел Беляков как-то дешёвый гурт скота, дешёвый потому, что открылся в нём падёж. Беляков с богатыми и соблазнился па дешёвку. Купили весь гурт и пригнали в князевское стадо. Результатом было то, что все коровы у князевцев передохли. Ну, и зашумели же князевцы! Целую неделю не решались Беляков и его товарищи показаться в деревню. Кончилось, однако, тем, что Беляков и богатеи помирились с миром на 10 вёдрах водки. Один Степан Лайченков не стал пить.
– Хай вам, собаки! Один я, с бабой, детей нет, послужу миру, – сказал Степан, тряхнул головой, надвинул шапку и пошёл домой.
Так и замер Беляков со стаканом водки в руках. Насторожился и мир. Со Степаном шутки плохи были. Степана все боялись. Боялись за его огненные, как у бешеного, глаза, – как сверкнёт он ими, так на что Андрей Михеев отчаянный, а и тот, как бы пьян ни был, отстанет.
Струсил Беляков и пошёл со Степаном мириться. Надавал он Степану 15 р. за павшую корову, но Степан стоял на своём.
– Ничего не возьму, а миру послужу. Опостылел ты всем, собака… Найду и на тебя конец.
– Да ты не стращай. За это знаешь, куда попадёшь? – огрызался Беляков.
– Слушай, Николай! Ты других пугай, а меня оставь. Нас только Бог слышит, так вот тебе я что скажу. Полгода я даю тебе срока: не уйдёшь волей – жив не будешь.
И глаза Степана так сверкнули, что Николай сделался белый, как рубаха.
– Опостылел ты, подлец. Я не буду таиться. От меня никуда не уйдёшь. Я прямо возьму топор, да среди улицы тебя и хвачу. Вот этак!..
И Степан, в одно мгновение схватив топор, лежавший под лавкой, замахнулся над Николаем.
– Господи Иисусе, помилуй, – прошептал Николай, прижавшись к притолоке.
Панический ужас точно сковал его. Широко раскрытыми глазами впился он в страшное, искажённое бешенством лицо Степана.
– Куда уйдёшь, собака? – неистовым голосом закричал Степан и, не помня себя, со всего размаха опустил топор.
Прибежали соседи, но уже было поздно: Беляков с рассечённою головой, с распластанными руками валялся на полу, а Степан, очевидно бессознательно, бережно обтирал окровавленный топор.
– Стёпа, Господь с тобою, что ты это сделал? Погубил ты себя.
Степан точно проснулся. Он оглянулся, посмотрел на лежащего Белякова, на топор, бросил его и, проговорив упавшим голосом: «Братцы, голубчики, пропала моя душенька, лукавый попутал», – зарыдал, как ребёнок.
Вся деревня сбежалась и вся деревня рыдала.
– Стёпа, голубчик, что ты наделал? – повторяли мужики на все лады и по очереди обнимали Степана.
А Степан рыдал и рыдал, твердя одно и то же:
– Погубил я свою душеньку.
И Степана угнали в Сибирь. Нового приказчика
